Людмила Колодяжная
"Слышал ли ты, как ангелы плачут..."
Филолог, поэт, имеет многочисленные публикации в сети Интернет.
Людмила Ивановна Колодяжная
Кандидат филологических наук
Отдел корпусной лингвистики и лингвистической поэтики
старший научный сотрудник
В 1968 г. окончила механико-математический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова.
С 1973 по 1987 г. – работала младшим научным сотрудником Лаборатории
вычислительной лингвистики МГУ им. М. В. Ломоносова.
В 1985 г. окончила заочную аспирантуру Института языкознания АН СССР.
В 1987 г. защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических
наук по теме «Структура словарного текста в аспекте машинной лексикографии» на
кафедре Структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ им.
М. В. Ломоносова.
С 1990 г. работает старшим научным сотрудником Института русского языка
(с 1990 по 2005 г. – в отделе Машинного фонда русского языка; с 2005 г. – в отделе
Стилистики и языка художественной литературы).
С 1994 г. работает в группе доктора филологических наук, проф. В. П. Григорьева по теме
«Словарь языка русской поэзии ХХ века».
Автор более 50 научных работ.
Вступление
Неужели - сердце твое не дрогнет,
слова не вспыхнут, истлеют тихи,
ты не догадаешься, что по дороге идешь,
которой доверились пастухи?
Сердце не дрогнет твое, неужели?
Неужели, жизнь перейдя, продрог
ты, не догадавшись, что в колыбели плачет,
лучами задетый - Бог,
в час, когда открывает тайну
Марии - Звезда, возникшая в тенях туч
Нам же, забывшим, мнится случайным -
тот, дорогою ставший Луч...
Неужели, не чувствуешь, как движенье
освобождает тебя... Как свежа
снежная мгла... Как - от униженья
избавляет - по этой дороге шаг?
"Благословенна... "
Весть - малу часть от пламени святого
я донесла, как слово, до страницы,
в начале дня апрельского шестого,
к истоку Благовещенской седмицы,
к границе, обведенной по лекалу
луча скупым нажимом, тонко, сухо...
Я каждый звук несла, не расплескала,
смиряя шаг, за шепотом, за звуком,
за смыслом, что вместить еще не может
- приливом слова оглушенный смертный,
я шла за словом, незнакомым с ложью,
за словом, оттененным тканью света...
То слово не вмещают буквы-рамки,
И каждый звук из буквы-ранки хлещет...
Произнесет то слово голос-Ангел,
И не удержит голос человечий...
К Преображению
Дым облака, сошедшего с вершины
Туманом разметался по ущелью.
И Он, Себя назвавший Божьим Сыном,
Сказал ученикам: здесь - мы у цели.
Сон оковал троим уста и вежды,
Сквозь дымку сна прожгло их, просияло
Его Лицо, как солнце, и одежды,
И пепельный хитон, и покрывало.
Был этот свет, как дальний зов влекущий
Сквозь мелкий дождь, что над землей рассеян...
И Петр сказал: "Я сделаю три кущи
- Тебе, Илье, пророку Моисею."
Был тихий Глас, как дальний свет зовущий,
Плач, сквозь лучи, в ночи троих встревожил...
И Петр сказал: "Я сделаю три кущи
- Пророкам и Тебе, как Сыну Божью."
Был этот день для дней грядущих знаком
Судьбы посмертной и посмертной славы...
К утру росою увлажнились травы...
Но шли за Ним - Петр, Иоанн, Иаков.
Ангелу на иконе
Сойди на мгновенье с иконы,
Чтоб сжали пространство крыла,
Чтоб свет там, в дали заоконной,
Померк пред твоим, словно мгла.
Чтоб я поняла - ты оттуда,
Чтоб в сердце твоя тишина
Вошла, разрываясь, как чудо,
Натягиваясь, как струна.
Чтоб жизнь, что еще не истлела,
Твоей подражала, учась,
Росла, трепетала, горела,
Как в первый свой утренний час.
Войди в эту жизнь на мгновенье.
О, сколько бы дней не прошло!
Я вспомню твое воплощенье,
Найдя на странице перо...
Оно - как предчувствие крыльев,
Которыми дарит судьба.
И я за тобой без усилья Взлечу...
Если верю в тебя.
*****
Иль вечер чуток в час чудес
К властительному ветра пенью? -
В нем голос Бога тонет тенью
И тянет к тяжести словес...
К простору рвется кровь и кров,
Пространство дней равно простору,
И Божий суд смягчен укором,
Как сумрак снегом, на Покров.
Душа! В час этот замирай...
Ты чаешь час, число заранье...
Изранена рыданьем ткани,
Мария-Дева с замираньем
Из Рая переходит в Рай...
Откровение, глава 7-я
Я видел ангелов, стоящих высоко
В углах земли - чтобы ветры сдержать.
Я видел Ангела, восходящего от востока,
Имеющего Бога Живого печать,
Говорящего голосом вещим, нетленным -
"Не делайте вреда никому на земле,
Доколе не станет запечатленным
Каждый - со словом Божиим на челе."
И я загадал душою несмелой,
Одолевающей смертный страх,
Что и ты предстанешь в одеждах белых
Пред Агнцем, с пальмовой ветвью в руках,
Потому что ты - из праведных, тихих,
Душу положивших за други свои,
Из тех, пришедших от скорби великой,
Убеливших одежды в кроткой крови,
Принявших слова суда и укора...
Ты теперь - ни мой, ни Божий, ничей,
Ты один перед Агнцем стоишь, который
Отирает последние слезы с очей...
*****
Миг Вознесенья. Сквозь простор -
Крестообразный прочерк линий.
Цвет вечности, цвет темно-синий,
И взгляд Христа. Земной укор
Все тише. Ввысь крута дорога,
Уже не человека взор,
Но строгий взгляд Живого Бога.
И возгласы учеников
Сын Возносящийся не слышит,
Но лишь Отца далекий зов,
Тот зов, что облака колышет.
И нет пространств, и нет времен...
Сокрытый облаком туманным,
Христос уже не виден... Звон,
Звон вечности, и в сердце - рана.
И кровь сочится, как вода...
Но навсегда уже над нами -
Взгляд Сына, чистый, как звезда,
И обжигающий, как пламя.
Вступление
Неужели - сердце твое не дрогнет,
слова не вспыхнут, истлеют тихи,
ты не догадаешься, что по дороге идешь,
которой доверились пастухи?
Сердце не дрогнет твое, неужели?
Неужели, жизнь перейдя, продрог
ты, не догадавшись, что в колыбели плачет,
лучами задетый - Бог,
в час, когда открывает тайну
Марии - Звезда, возникшая в тенях туч
Нам же, забывшим, мнится случайным -
тот, дорогою ставший Луч...
Неужели, не чувствуешь, как движенье
освобождает тебя... Как свежа
снежная мгла... Как - от униженья
избавляет - по этой дороге шаг?
"Благословенна... "
Весть - малу часть от пламени святого
я донесла, как слово, до страницы,
в начале дня апрельского шестого,
к истоку Благовещенской седмицы,
к границе, обведенной по лекалу
луча скупым нажимом, тонко, сухо...
Я каждый звук несла, не расплескала,
смиряя шаг, за шепотом, за звуком,
за смыслом, что вместить еще не может
- приливом слова оглушенный смертный,
я шла за словом, незнакомым с ложью,
за словом, оттененным тканью света...
То слово не вмещают буквы-рамки,
И каждый звук из буквы-ранки хлещет...
Произнесет то слово голос-Ангел,
И не удержит голос человечий...
К Преображению
Дым облака, сошедшего с вершины
Туманом разметался по ущелью.
И Он, Себя назвавший Божьим Сыном,
Сказал ученикам: здесь - мы у цели.
Сон оковал троим уста и вежды,
Сквозь дымку сна прожгло их, просияло
Его Лицо, как солнце, и одежды,
И пепельный хитон, и покрывало.
Был этот свет, как дальний зов влекущий
Сквозь мелкий дождь, что над землей рассеян...
И Петр сказал: "Я сделаю три кущи
- Тебе, Илье, пророку Моисею."
Был тихий Глас, как дальний свет зовущий,
Плач, сквозь лучи, в ночи троих встревожил...
И Петр сказал: "Я сделаю три кущи
- Пророкам и Тебе, как Сыну Божью."
Был этот день для дней грядущих знаком
Судьбы посмертной и посмертной славы...
К утру росою увлажнились травы...
Но шли за Ним - Петр, Иоанн, Иаков.
Ангелу на иконе
Сойди на мгновенье с иконы,
Чтоб сжали пространство крыла,
Чтоб свет там, в дали заоконной,
Померк пред твоим, словно мгла.
Чтоб я поняла - ты оттуда,
Чтоб в сердце твоя тишина
Вошла, разрываясь, как чудо,
Натягиваясь, как струна.
Чтоб жизнь, что еще не истлела,
Твоей подражала, учась,
Росла, трепетала, горела,
Как в первый свой утренний час.
Войди в эту жизнь на мгновенье.
О, сколько бы дней не прошло!
Я вспомню твое воплощенье,
Найдя на странице перо...
Оно - как предчувствие крыльев,
Которыми дарит судьба.
И я за тобой без усилья Взлечу...
Если верю в тебя.
***
Иль вечер чуток в час чудес
К властительному ветра пенью? -
В нем голос Бога тонет тенью
И тянет к тяжести словес...
К простору рвется кровь и кров,
Пространство дней равно простору,
И Божий суд смягчен укором,
Как сумрак снегом, на Покров.
Душа! В час этот замирай...
Ты чаешь час, число заранье...
Изранена рыданьем ткани,
Мария-Дева с замираньем
Из Рая переходит в Рай...
Откровение, глава 7-я
Я видел ангелов, стоящих высоко
В углах земли - чтобы ветры сдержать.
Я видел Ангела, восходящего от востока,
Имеющего Бога Живого печать,
Говорящего голосом вещим, нетленным -
"Не делайте вреда никому на земле,
Доколе не станет запечатленным
Каждый - со словом Божиим на челе."
И я загадал душою несмелой,
Одолевающей смертный страх,
Что и ты предстанешь в одеждах белых
Пред Агнцем, с пальмовой ветвью в руках,
Потому что ты - из праведных, тихих,
Душу положивших за други свои,
Из тех, пришедших от скорби великой,
Убеливших одежды в кроткой крови,
Принявших слова суда и укора...
Ты теперь - ни мой, ни Божий, ничей,
Ты один перед Агнцем стоишь, который
Отирает последние слезы с очей...
***
Миг Вознесенья. Сквозь простор -
Крестообразный прочерк линий.
Цвет вечности, цвет темно-синий,
И взгляд Христа. Земной укор
Все тише. Ввысь крута дорога,
Уже не человека взор,
Но строгий взгляд Живого Бога.
И возгласы учеников
Сын Возносящийся не слышит,
Но лишь Отца далекий зов,
Тот зов, что облака колышет.
И нет пространств, и нет времен...
Сокрытый облаком туманным,
Христос уже не виден... Звон,
Звон вечности, и в сердце - рана.
И кровь сочится, как вода...
Но навсегда уже над нами -
Взгляд Сына, чистый, как звезда,
И обжигающий, как пламя.
Из духовных стихов – 2000
***
Древо усталостью сгложет –
склонится – в никуда.
Крест – уже дерева строже –
тянется без труда.
Дерева корни сохнут –
коли нет воли волне.
Крест роет лунку глубоку –
в каждом Голгофе-холме.
У древа – корою-шубкой,
сладок, сокрытый ток.
К кресту – подносится губкой
уксуса косный сок.
У древа, корявом корою –
листвы смеющийся мех...
Крест обвивается кровью –
как Бог, и как человек...
Древо арканит веревка –
предавшего – петля-замок...
Крест – ступенька-уловка –
пронизанных слогом – Бог...
***
Рождество, бледный
сумрак метели,
взгляд вослед
устремится лучам
той Звезды, Лик
небесной купели
в ранний миг
указующей нам.
Тишина, переклички-
тропинки,
сонмы ангелов, птичьи
следы,
и на каждой
бумажной снежинке
блеск нестрашный –
пастушьей Звезды.
Человек – образ
Божий, подобье –
ангел добрый
бормочет в ответ,
льнет на плечи
Рождественский свет,
на лучи бесконечно
раздроблен.
***
“Чтоб тайная струя страданья Согрела холод бытия.”
Из множества завес
избрав
мост невесомый
света,
в тиши умножив
возглас трав
возможностью
ответа –
единственный
следи итог,
бедой раздвинь
страницу –
когда травинкой
вольной Бог –
вьюнком равнин
склонится...
Бог, ветхий днями –
стань как я,
несметный –
незаметней,
чтоб оправданьем
бытия –
стал жар страданья
смертного...
Склонись,
как я перед Тобой –
продлись,
склонись – лилеей,
как брат,
распятый
над толпой...
Взрослей –
над Галилеей...
Из Книги пророка Даниила
*** Отроки во пещи
“как бы одними устами, воспели в печи,
и прославили Бога” Дан 3,51
Смертное глянет
зарево –
к ангелу
воскричим-восплещем,
кроткие –
Мисаил да Азария –
отроки
во горящей пещи...
Как бы одними –
кромкой
-устами
воспоем громко,
Бога восхваливая...
В нимбе – обнимет,
восстанет –
гонец Господен,
из печи вываливая –
пламень огнен...
Потому что
не с плотию –
кончено
обитание,
потому что –
в полете
заоблачном –
душа истаивает...
Пламя – ветер
отодвинет влажный,
ветер щемяще-
дальный...
Мы – несметно-
бережные стражи
чащи-
купины неопальной...
*** “Молчу - и надо всем
Улыбка Даниила-тайновидца.”
Ветер-грусть,
тишиной сошедший,
наизусть
переведший –
стихов
реки-строки,
каждой буквы вздох –
ближе перевешивает
длинные были
о Данииле-
пророке...
За тысячи лет – хладеет
грозная проза,
ветхозаветные мили –
об отроке Данииле,
Валтасаром
прозванном –
царствующим
Халдеем...
Что – еще устами гибкими
скажется,
под лучом свяжется-
случится,
что – под улыбкой –
пробьется кроткой
тайновидца-
отрока?..
*** Бытие
Пиши о днях,
что гаснут,
пред глазами –
бездомниц-птах
зимовья-жития,
пиши о том, что – не случится
с нами –
чтоб научиться
книге Бытия,
чтоб жизнь качнулась
к вечному началу...
Иными именами
назовем
птиц и зверей,
очнувшись –
беспечальны,
с дерев,
случайно,
те плоды сорвем –
чтобы узнать, зачем мы
и откуда,
ручьев-речей
змеиных смыв порок,
и ожидая
дней вечерних,
чуда,
с губ не сбивая
слова-вздоха –
Бог...
Жизнь – в зареве,
за горизонтом тонет,
взрастив холмы
упрямые – окрест,
чтоб Бог вернулся – в стареньком
хитоне,
взнеся, как мы –
двух перекладин крест.
*** По мотивам 1-го псалма Давида
Блаженства достигает тот
муж праведный, что не идет
в совет беспечно-нечестивых...
Но кроткий род его – как ива
тоскует пред истоком вод
чистейших... И не вянет лист,
и плод – положенное бремя –
скользнет в назначенное время
в ладони Божьи – слажен, чист...
Путь нечестивого – не так,
как праведника, Бог разметил...
Холопов нечестивых – ветер
размелет в хлопья, в мелкий прах...
Лучом размечены пути
блаженных – в Луч един сольются...
Пути неправедных – сотрутся,
дороги дрогнут – не дойти...
Несколько стихотворений из нового сборника
«Дням и стихам, стихающим так поздно..»
***
Дням и стихам,
стихающим так поздно,
к утру трудов, от горечи в плечах,
дням и стихам,
расхищенным по звездным,
страницу прорицающим – лучам,
дням и стихам –
неоцененным птицам,
путь к долу одолевшим, как полёт,
дням и стихам,
прославившим в странице,
обломки слов-зеркал – блеск-лёд...
Моим стихам –
в Твоем дому – бездомным,
звучащим без призыва (коль не ждут...),
моим стихам –
Твоей рукой ведомым –
подыщется ль пристанище-приют?
***
Слово было в начале,
слово было печалью,
качели
в ночи качались
речами,
рукою Бога – еле-еле
лучи качелей
скрипели,
в печали пело слово,
слово-соль,
Божье соло,
слово тылом
стыло,
плыть устало,
Богом – было,
Богом – стало,
слово устало слыть,
все начало быть,
что начало плыть,
все, что было в начале,
было – в печали...
Я тяжесть слова жалобно несла...
Я тяжесть
слова жалобно несла
долиной дня к черте
вечерней жизни,
как пряжу
жаркую – и звук капризный
в час ночи-рощи лишь произнесла.
Звук-выдох гефсиманский
рос как сад,
лоза-его-струна
бруски обвила,
на звездах-гвоздях
поздней-гроздью
стыла,
как «авва-отче»
чётки-звукоряд,
как «чашу-мимо», в выси
слов поток –
нет горше смысла
нет мотива слаще...
Звук – были,
гефсиманский лепесток,
осколок пыли –
от единой чаши...
***
Земля ведь тоже –
подобье Божье –
испытывает страх,
боясь спугнуть птах
с торной тропинки,
бесконечно
вьющейся окрест,
несущей крест
подвенечный –
каждой травинки...
Покров
Листвы кочующей –
пороша-
плеск,
навьючен
горб намокшего
плаща,
березки-лески
тонут в перелеске –
чернее,
чем вечерняя
парча.
Совьются сваи-
скрепы Покрова,
взовьются стаи
повзрослевших -уток,
вняв небесам,
покорнее трава,
слух к чудесам
растет – свят, чуток...
Листвы охапки
стонут, став
плотиной,
зонт солнца – два
окованных кольца,
и нити-лапки
робкой паутины –
едва
ли зябко
убегут с лица.
Развяжет – Божья
Матерь – омофор,
сойдутся строже
и беззвучней тучи,
и замерца-
ет снежных зорь узор,
овал лица –
обнимет нимб летучий...
***
«Как от блеска дивной ризы,
Стало в горнице светло.»
А. Ахматова
Рая вчерашнего
вспомнится –
горница,
в башне,
где горлица
тишины капризной
клонится-
дышит ризой...
Икон-
складней благолепие –
под потолком
горбится
горней цепью...
Досок треснувших
кисея-иней –
древности
паутина –
с ветром борется,
как риза затворницы,
от которой
светло в горнице...
***
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза...»
Слово – печали клеймо,
круглое, как слеза,
смерть прильнет... Из нее –
глянут твои глаза.
Время совьет – свое
временное кольцо,
смерть простит... Из нее –
проступит твое лицо.
Слово прольется – твое,
ласковый суд верша,
смерть вздохнет... Из нее
выйдет твоя душа,
та, что клеймо уймет
печали, чтобы светла
смерть пришла... Чтоб ее –
скрыли твои крыла!
***
Древнего
Рая,
давнего,
дивный рисунок –
где Адам
подпирает
древо
плечом,
где змей с древа
течет
к стопам Евы,
где Ева рискует
завет нарушить,
зме’я слушая...
где луч играет
на переплетеньях
линий –
змея, древа,
где Рай
до грехопаденья –
дивный,
древний...
Иаков
Что страннику бездомному,
Богом ведомому,
остается?
Идти – от колодца,
от камня в Вефиле,
от лествицы, которая снится,
до колодца
с чистой водицей –
для овец Рахили...
Страннику – первородство
добывшему обманом,
скрытым Ревеккой
от Исаака, остается –
навеки
быть обманутым Лаваном...
Кровью-потом, семилетней
уступкой –
добиваться Рахили-голубки...
(Но будто плетью
горячею
жизнь огрели-разбили...)
В ночь брачную –
вместо пастушки-Рахили –
любить Лию незрячую...
Что страннику – первородством-
ношей
скошенному,
от любви излеченному –
пространствами-далями –
остается?
С Богом бороться –
стать Израилем,
хромотою отмеченным...
Псалом 10
Говоря: улетай
на гору как птица, –
лжете устами,
вы, нечестивцы,
мглу
гложа,
стрелу –
осторожно
к тетиве
приложив, чтобы –
сердце метил
во тьме –
небытия шепот...
Господь – верой
праведника отметил –
пред ним – светел,
на престоле...
Нечестивцу ответил –
золой-серой...
Злой ветер –
неправедных доля...
*** «...там сидели мы и плакали,
когда вспоминали....»
Псалом 136
Отчего коротки
слов отголоски –
отчего, кроткий
мой, ты грустен,
проходя берегом
реки вавилонской,
раскидывая вереском
тропинки узкие,
не помня истока их,
не зная устья...
Воспоминанье упрямое
прячешь,
окутывая ткань его
забвенья шарфом...
Отчего, привороженный
водою, плачешь,
звуку веря – заброшенной
на вербу – арфы...
Дыма о’тчего
вспоминаешь
пламень...
Отчего,
словами питая душу,
не разбиваешь
о камень –
слова чуждые...
Чудо в Кане Галилейской
«... распорядитель отведал воды,
сделавшейся вином...»
От Иоанна 2,9
Глоток – долька
влаги – до чуда,
только
глоток из сосуда...
Холмы Галилеи
невзрачной,
и вечер, как веер
брачный,
час поздний
праздника-пира...
И позван
Христос с Марией
Пречистою –
с учениками
на чистую
вечерю в Кане...
Но тает
вино в сосудах,
глоток отделяет
от чуда –
горячий
глоток, и только...
Но чудо не спрячешь,
как дольку –
в земном – простора
небесного,
которому
в горнице – тесно,
как шагу
в камнях-утесах,
как влаге
вина в водоносах,
в сосудах,
на вечери брачной...
До чуда –
глоток прозрачный...
Глоток – верная
мера,
глоток – до безмерной
веры...
***
«Поэтому любит меня Отец,
что я отдаю жизнь мою, чтобы принять ее...»
Ин.10,17-18.
Дней бренность...
Наградой – терновый
венец,
за верность –
страницей взращенному
слову,
Творцу возвращенному,
чтобы Творец
признал – изреченную
жизнью основу.
Несчастьем,
как счастьем,
насыщен
я всласть –
предопределение – выше
свободы...
Отдать,
чтоб принять
жизнь –
имею я власть,
сим подвигом – призван,
взнесен через годы...
Так – душу отдавший
за други – спасен,
раб, ставший
святым,
даже если неведом...
Но жизнь, преходяща
без жертвы – злой сон,
уставший, как дым,
даль давящий, бесцветный...
***
Остоженка, жестокий дым
отечества – горчит, приятен,
сладимый частностью усадеб,
несчастья ладан – недвижим.
И ты, голь-пешка, пешеход,
дружа с Рождественскою стужей,
от жизни отрешаешь душу –
сорока-кратен твой исход.
В полдневных впадинах-висках,
дрожит, часы связуя, жилка,
подружки-ангелы-снежинки
отженят страха пряжу-прах...
влачишь – случайный пешеход,
шаги – острожник стужи стойкой...
Столицы лица, птицы-тройки –
Русь – что ответа не дает...
***
Ангел в тучах, в лучах,
иль около –
у плеча
колет взглядом-соколом...
В крыльях сгорбленных –
у околицы,
он над прорубью
смертной склонится
скорбно,
крылья сложив неслышно,
чтоб
звезда по земле водившая –
днем, в ладони лучом упала,
болью став,
иль поняв –
устала
беззаконницей слыть –
вожатой,
в небесах быть –
судьбы заплатой...
***
Ты родился –
под лучшей
пастушьей
Звездой... Бился –
до последнего слога –
в воздушной
сети ее лучей,
казалось – ничьей,
оказалось – Бога...
Пока мы месили
снежную жесть бумаги –
маги
пробирались дважды –
к тебе, к Мессии,
издалече...
Потому что – каждый –
Сын Человечий...
Каждая
кровля –
Вифлеем,
Из продажных
углов, из неровных
стен,
из углублений
в пещере,
из колыбели,
над которой
склоняются Дщери,
расправляя на тельце
Младенца
крестик из деревца,
который – свят...
На котором – Он будет распят...
“Царство Небесное подобно зерну горчичному”
***
Тишайшим стражем – стебель слова ожил,
храня строку, вплетясь, как тень, в руно...
На малость милость Божия похожа,
на горстку, на горчичное зерно.
Возносит к будущему, незаметно,
порожек света в гаснущей душе,
но свет растет, как прибыль тонких веток,
привитых к вести утренней уже,
как дар гонца в начальных днях апреля,
как девичий ответный голосок...
Пшеничный луч теряется меж плевел,
но ты узнаешь вечный колосок,
и жатвы поздней отмечая время,
сорняк в снопы связуешь, чтобы сжечь,
чтоб незаметно выросшее бремя
пшеничное – по колоскам сберечь,
чтоб стражем слова – клин пшеничный ожил,
строки свивая вешнее руно...
На царство милость Божия похожа,
на малость, на горчичное зерно...
***
Веточка в точеном кувшин’е
прячется влажной жилкой,
тянется к отставшей снежинке,
к следу-шепоту ее в вышине.
Точечки две намечают ось,
от лунки – до звездной капли...
Веточка вырастает в трость,
весло, черенок, рукоятку граблей,
укрощающих строками склон
холма, окруженного впадинами...
Веточка, должно быть, услышит стон,
став креста перекладинами,
принимающими усталость рук,
словно перекладины кресла,
когда снят острием копья – испуг
у Знающего – душа вокресла...
И не надо ласковой поить слезой
веточку воскресшую, росточек,
душа уже вьется к лазури лозой,
от лунки – до звездной точки...
***
Молитва, сад, лицо, кольцо из терний,
клин-Гефсиман, маслины, тишина,
и жизнь, вчера написанная вчерне,
сойдя с пера, сегодня – свершена.
Оглянешься на пыльный путь недлинный
по переулку, где идешь, как Бог,
к кресту, корнями вросшему в вершину,
где казнью связаны концы твоих дорог.
Долина смерти, как всегда, туманна,
Но кипарисов сблизились столбы,
И от копья уже кропится рана,
И ранен день безмолвием толпы.
Твой свиток жизни облаком клубится,
Рук'и – на перекладине – крыло...
Но кто – твои вчерашние страницы –
здесь, завтра – перепишет набело?
***
Благовещенье, смущенье, жар апреля, тени-сланцы, агнцы-облака,
временем хоронится, легка, ровная мелодия капели,
к графике неверной акварели жизнь-душа торжественно-чутка,
свеч зажженных движется река в русло предпасхальныя недели,
вслед теням, спаленным светом этим, тем же светом тянется душа,
крылья расправляя, чуть дыша – жизнь, освобожденная из клети,
примиряет с жизнью повторенье, вызов звуков, кpасок, бег вpемен,
древле установленный закон – тяжести, препон – преодоленье...
Временем хоронится, легка, ровная мелодия капели,
Благовещенье, смущенье, жар апреля, тени-сланцы, агнцы-облака...
Тайная Вечеря
Вот оно, небо звездное твоей Вечери –
предо мной на стене – лунный луч ловлю,
время мое позднее, время твое вечное,
я пред фрескою в свете резком стою.
Дни мои погублены, твои искалечены,
звездный луч из окна на стене рубцом,
и тенями лица склонившихся иссечены,
золотой овал стола завился венцом.
Будущего гонцы в Господней горнице,
от неба твоей Вечери стена светла,
только, как иуда, в круг ясный клонится
тень-предательница – ночная мгла.
Время твое звездное, время мое вечное,
я стою пред фрескою – резкий свет,
небо мое позднее твоей Вечери,
в каждом нимбе-луночке – лунный след...
Из новых духовных стихотворений
***
С уступчивостью... С чем сравню –
жизнь, что разрушенному храму
подобна, вздохом речь гоню,
зову к огню, сжигающему рамы,
глазницы стен облезших, кос
луч, тщетно метящий в просветы,
изогнутый, как знак-вопрос –
небытие, как тень, ответом.
Ветр в трещинах дрожит, свежа,
жизнь осыпается все тише,
и фреской стершейся душа
ждет взгляда в уцелевшей нише.
Сквозь фреску ангел-силуэт
двоится тенью удивленной,
крыл унисон, сквозь сон – дуэт
двух нимбов, ласково склоненных.
Уступчивая жизнь – она
уже не медлит, пролетает
сквозь храм разбитый – тишина
за нею вслед встает – святая...
Иисус и самарянка
«А кто будет пить воду, которую Я дам ему,
тот не будет жаждать вовек...» Ин 4,14
Медлен-свет, царишь, я пред Тобою –
робко возращенною потерей –
тени-сорняки жгу тишиною
голоса, дарящего доверье.
Голоса-тропы рябит изнанка,
узелки затянуты искусно,
каждый – помнит чашу самарянки
с родниковым словом Иисуса –
с вечностью вечерней у колодца,
путником поникшею усталым –
словом острым, как осколок солнца
в чаше снега по-апрельски талом,
лучиком – по веточкам, по жилам
восходящим в вербенные свечи
чтоб душа, дыша, жила-служила –
далями молитвы залит вечер...
Вечности вечерней миг-изнанка,
узелки затянуты искусно
памятным движеньем самарянки,
чашу подающей Иисусу...
***
Они увидели Иисуса,
идущего по морю...
Ин 6,15-21
Дней тропинками разбита
жизнь, утешишься, листая
тишь Евангелья, раскрыта
Иоанна – даль шестая...
Человеческий Сын кроткий
ночь в молитве пребывает,
но апостолы на лодке
в Капернаум отплывают,
гладью вольной Галилеи,
на ладье к пределам дальним,
лица строже, ветер злее,
бездорожье волн печальней,
брешь в надежде, лодка полна
волны режет, вера тает –
но Христос спешит по волнам,
Словом-облаком блистая,
чтоб – в короткое мгновенье
страха, в жизни одинокой
кроткий шепот утешенья
обгонял бы слог высокой...
***
Не пропустить бы время величья
небесного, его
порядка,
облака высо-
кого прядка
обви’лась вокруг голоса птичьего,
держащего: соль, соль, соль –
чистую ноту... В битве
звуков – ей не истлеться,
словно молитве,
сведенной в сердце,
растущей, как боль,
которой неверием не стереться –
восхожденье молитвы кратко,
как же успеть
приобщиться к величью
облака... Ветер
сбивает прядку,
обвившуюся вокруг голоса птичьего...
Магдалина
По долине тро’пы не длинны
к дому вечной Твоей вечери,
к далям – шагом иду магдалинным,
словно в божьего Сына, верю,
по натянутой нити страстной,
к жизни той, что еще не знаю,
лаву снадобий из алавастра
словно смертну волну разливаю,
разбиваю сосуд на части,
вслед волною клонюсь несмело,
каждый час Ты вершишь причастье,
алым светом дробится тело,
Агнца ру’но над лунным миром
пробегает тенью волнистой,
прядью влажною, магдалинной,
отираю стопы пречисты,
Царство Божие – светом грядет,
луч, пронзая, спасает душу,
вечной Вечери шелковы пряди
придорожную пыль осушат,
стану светлою голубицей,
повторяя вечерни речи,
если в сердце та казнь вершится,
крест прилажен уже на плечи...
***
Встречи не ждем,
потому что в странах
разных живем,
далекий певец,
все же нам выпадет доля равная –
все же один примеряем венец,
брат мой, поникнем с одною раной,
я – на родной,
ты – иной
версте,
все же нам выпадет участь равная –
на кипарисовом стыть кресте...
Те же истоки –
едино мщенье,
те же пути – жестоки,
просты...
Все же – прошу у тебя прощенья,
также, как может быть – просишь ты...
***
Свет тебе брезжит даже во тьме...
Мне же, униженной до пепелища,
что же делать, потерянной, мне –
помолись о душе моей нищей.
Нимбом меня обнимала мгла,
только ты – оставался светом,
только птицею петь могла
на – канатом натянутой ветви.
Благодаря за единственный дар
слова-эха в дневной пустыне –
слова-водицы в ночной пожар,
слова-птицы в предутренний иней.
Ты, как ангел указывал путь,
ты, как Бог дарил наказаньем,
если, былей ломая суть,
ложью плавилось строк сказанье.
Даже во тьме тебя метит свет...
Мне же, возвышенной до пепелища,
что ты можешь сказать в ответ? –
помолись о душе моей нищей...
***
Нет, Голгофа-земля перед нами
не горит, леденеет, оснежена,
но дороги пали крестами,
на дорогах – сыны повержены...
От Крещенской купели до Троицы,
по тропинкам, завьюженным прядям,
по дорогам идут Богородицы –
от распятия, до распятия...
Каждый сын далекий – великий,
каждый сын оплаканный – вечен,
и склоняются светлые лики
над дорогами, в белых венчиках...
Но сынов еще не воспели,
только плач взнесли Богородицы –
к горизонту, к снежной купели,
над дорогами, к Божьей околице...
***
Бог оставил рядом с облаком птицу,
превращающую звук в песню,
ангела поставил меж тьмой и светом границей,
над звездою месяца нимб повесил,
Бог разрешил мне идти за судьбою
легкой нездешней поступью,
Бог заставил меня склониться пред тобою,
с горсткой слов – бисером-россыпью...
Бог поставил вопросы, да не дал ответа,
Бог прикинулся тишиною,
Бог оставил меня одну меж тьмой и светом,
меж хладным адом, да райским зноем...
Бог оставил меня рядом с облаком – птицей,
тенью летящею за судьбою,
Бог поставил меня – ангелом склониться –
пред тобою...
*** 11 сентября 2001 года, Бостон
Слышишь, ветер в терновнике голос возвысил
И рассыпался искрами треск вересковый,
Кораблей силуэты, колыбельная мыса
С суховатым названьем, чуть резким – “Тресковый”.
И приспущен, как флаг, в вечер траура парус,
Грустен, рус, одинок, длит бессмертия вахту,
Как белеющий тот, у поэта-гусара –
Зарастает водой след лохматый от яхты.
Побережье… Кипит волн небрежная битва,
Белой пеной идут волны-агнцы, печальны,
И у Божья престола ветер всхлипнет молитвой
Чуть соленой от брызг и от слез поминальных.
Ветер голос возвысил над водою прозрачной,
И следы белых яхт пеной бешеной стерты.
Дням теряем мы счет, бесконечный, от плача,
Колыбельная боль, ветер, голос бессмертья…
***
Я хочу, чтобы, как к тропе,
к влажным строчкам
ты ночью
приник,
пусть – темны, но сама по себе
горечь
музыки плещет в них,
слова всплески
войдут в песок
сочный –
времени, как прилив,
смысл, что если
и был высок,
сбился, жажды не утолив,
не достигнув гребня-черты,
где от слова дрогнет
душа,
я хочу, чтоб поверил ты
в Слово, горне,
как “Отче наш”,
даже если звук не похож
на былую жизнь, если груб,
в час, когда ты
произнесешь,
он крылат,
словно гимн из труб,
он осудит
осеннюю высь,
иль разбудит,
как будущий зов
труб, что над горизонтом
взвились,
если есть еще – горизонт…
***
Деревья от ветра не гнутся,
упрямы –
а нам с тобою так не суметь –
очнутся,
поймут, что окончена
драма,
что осень прострочена
ниточкой “смерть”…
Не станут уже ни моложе,
ни старше,
разложено
дерево жизни
на сруб,
но музыка брызнет
серебряным
маршем
из дрогнувших мерно
архангельских труб.
Листва на устах
отлетает так просто,
там – высью клянется
кленовый дымок,
там – Петр отзовется,
веселый апостол,
на райских вратах
отворяя замок.
Росой серебристой
омочены
губы,
в последней попытке
безумствует медь,
выводят неистово
гибкие трубы,
что осени ниткой
прострочена
смерть…
***
Ты несешь в тот далекий проулок
тяжесть жизни – невидимый вес,
над тобою склонился сутуло,
крылья вскинув, невидимый крест,
неизбежный свидетель изгнанья,
знак опалы средь пальмовых кущ,
ты идешь к горизонту сознанья
где глас Божий пробился, как луч,
где твой голос в ответ ему дрогнул,
слившись с кромкою облаков,
ты идешь самой узкой дорогой,
повторяя молитву без слов,
где изжитые жизни рисунки
восстают как эскизы, как сны,
в каждой, словом оставленной лунке,
долго стынет овал тишины,
заполняя проулок далекий
невесомой прохладой небес –
ты несешь неизбежный, высокий,
тенью жизни очерченный крест...
***
Не стереть перстами заботу,
слова не стереть на листах –
проступившие смертным по’том
молитвы, стихнувшей на устах,
две кратчайшие ее строчки,
горчайшую ее грусть –
“Пронеси эту чашу мимо, Отче” –
строчки, выученные наизусть,
обозначающие границу,
с которой открывается высота –
тело обернуто в плащаницу,
душа возлетает с креста,
по дорогам тянется горстка
идущих в будущее учеников,
слов росточки, как иглы острые
скрепляют кромки веков...
*** Аввакум
Путь наш очерчен грубо,
все ж, различим вдали
темные бревна сруба,
столб ледяной пыли,
голос возвышен трубный –
“Будущее гряди!”,
мы сожжены там будем –
руки крестом на груди
сложим, готовы к смерти,
воздуха рвется слюда,
с оледеневшей тверди
в пламени бездну, туда
в бездну, где сложены ровно,
словно бы без труда,
но с верой – древние бревна,
праведной жизни года
сложены без усилья,
чтобы был легче дым,
руки расправим крыльями –
ангелами взлетим,
жгут ледяные торосы,
в рубище, босиком –
ангелы тоже босы –
к огненной смерти идем...
***
Книгу об ангелах читаю,
строки стекают
рекою
со страницы,
на половицы,
тают,
светят,
образуя озера покоя
на зеркальном паркете.
Нет, не рукою,
устами
сними усталость
бесконечную –
сколько дней
мне
осталось
до вечности?
Не знаю,
но вечность снится,
пока считаю
в книге об ангелах – страницы...
***
Читаю я на рассвете
рассказы в Минее-четьи,
свитки – о святых.
Мы перед ними – дети,
разум наш празден, тих.
Книга – благая вестница,
страницы, месяц за месяцем,
перелистает рука.
Райской тропою светится
о жизни святого – строка.
Посвящены кому-то
каждый наш день, минута,
за ними – торопится шаг.
Не обретя приюта,
тянется к ним душа.
Нет, не увидеть воочью,
только строка кровоточит –
жизни великой след,
длиннее, или короче,
венцом – бессмертия свет.
Мученики вчерашние,
на алтарях домашних –
отроки, жены, князья.
Путь повторить их – страшно,
не повторить – нельзя...
*** К Покрову
Позову – молитвою без слов,
ты откликнешься – горячей речью...
Снежной скатертью падет Покров
на просторный стол короткой встречи.
Глянец окон... Взглянем, даль деля,
облако чуть сдвинет – вечный ветер...
Вздрогнем – как бела уже земля,
розовых берез развиты ветви...
Ангел чуть качнется на часах,
словно воин, вставший за околицей,
и пройдет в раскрытых небесах
по горящей кромке – Богородица.
Ты возьмешь Минеи, иль Триодь,
и тропарь откроешь: глас четвертый...
Кратким гимном отзовется свод,
и скользнет к ладоням Плат простертый...
К празднику Введения Богородицы
Дева дивится, как деревце,
веским небесным дарам.
Вводится царственно Д'евица
в Ерусалимский храм.
Вслед по ступеням зыблется
свет от высоких лампад.
Деве сквозь время видится
Вечности детский взгляд.
Вводится Дева по лестнице -
лествице без перил...
Вестник видится Вестнице -
будущий Гавриил.
По горней дороге вводится,
в горницу, в крылья дверей...
Будущую Богородицу
славит седой иерей.
Дева ведется вдоль линии
вечно горящих свечей.
Свет внутри будущей Скинии
светится - все горячей...
Пасхальный День
Слова плодами лозы вскипали
в тот день, о чем бы ни говорили,
и шла Мария, и шла другая,
и Саломея вослед Марии.
Свет пробивался из каждой щели,
день шелестел словно сонм крылатый,
шли мироносицы, шли к пещере
чредою ровною - с ароматами.
Они у цели. - Но кем отвален,
какой нездешней, иль здешней силой
у входа бывший недавно камень -
друг другу жёны так говорили.
Но в глубину потянулись смело,
глядят - в подножьи и в изголовьи
сидят два Ангела в ризах белых -
подняты крылья, глаза - воловьи...
Мария слышит - как бы из дали -
и Саломея - как будто слово:
Зачем средь мертвых вы здесь искали
Того - воскресшего и живого?
Мария, знай же, знай, Саломея,
что слово Божие - не истает,
и как обещано - в Галилее
Христос Воскресший вас ожидает.
И шла Мария, и шла другая,
и Саломея вослед Марии,
слова плодами лозы вскипали
в тот день - о чем бы ни говорили...
Неужели - сердце твое не дрогнет,
слова не вспыхнут, истлеют тихи,
ты не догадаешься, что по дороге идешь,
которой доверились пастухи?
Сердце не дрогнет твое, неужели?
Неужели, жизнь перейдя, продрог
ты, не догадавшись, что в колыбели плачет,
лучами задетый - Бог,
в час, когда открывает тайну
Марии - Звезда, возникшая в тенях туч
Нам же, забывшим, мнится случайным -
тот, дорогою ставший Луч...
Неужели, не чувствуешь, как движенье
освобождает тебя... Как свежа
снежная мгла... Как - от униженья
избавляет - по этой дороге шаг?
"Благословенна... "
Весть - малу часть от пламени святого
я донесла, как слово, до страницы,
в начале дня апрельского шестого,
к истоку Благовещенской седмицы,
к границе, обведенной по лекалу
луча скупым нажимом, тонко, сухо...
Я каждый звук несла, не расплескала,
смиряя шаг, за шепотом, за звуком,
за смыслом, что вместить еще не может
- приливом слова оглушенный смертный,
я шла за словом, незнакомым с ложью,
за словом, оттененным тканью света...
То слово не вмещают буквы-рамки,
И каждый звук из буквы-ранки хлещет...
Произнесет то слово голос-Ангел,
И не удержит голос человечий...
К Преображению
Дым облака, сошедшего с вершины
Туманом разметался по ущелью.
И Он, Себя назвавший Божьим Сыном,
Сказал ученикам: здесь - мы у цели.
Сон оковал троим уста и вежды,
Сквозь дымку сна прожгло их, просияло
Его Лицо, как солнце, и одежды,
И пепельный хитон, и покрывало.
Был этот свет, как дальний зов влекущий
Сквозь мелкий дождь, что над землей рассеян...
И Петр сказал: "Я сделаю три кущи
- Тебе, Илье, пророку Моисею."
Был тихий Глас, как дальний свет зовущий,
Плач, сквозь лучи, в ночи троих встревожил...
И Петр сказал: "Я сделаю три кущи
- Пророкам и Тебе, как Сыну Божью."
Был этот день для дней грядущих знаком
Судьбы посмертной и посмертной славы...
К утру росою увлажнились травы...
Но шли за Ним - Петр, Иоанн, Иаков.
Ангелу на иконе
Сойди на мгновенье с иконы,
Чтоб сжали пространство крыла,
Чтоб свет там, в дали заоконной,
Померк пред твоим, словно мгла.
Чтоб я поняла - ты оттуда,
Чтоб в сердце твоя тишина
Вошла, разрываясь, как чудо,
Натягиваясь, как струна.
Чтоб жизнь, что еще не истлела,
Твоей подражала, учась,
Росла, трепетала, горела,
Как в первый свой утренний час.
Войди в эту жизнь на мгновенье.
О, сколько бы дней не прошло!
Я вспомню твое воплощенье,
Найдя на странице перо...
Оно - как предчувствие крыльев,
Которыми дарит судьба.
И я за тобой без усилья Взлечу...
Если верю в тебя.
***
Иль вечер чуток в час чудес
К властительному ветра пенью? -
В нем голос Бога тонет тенью
И тянет к тяжести словес...
К простору рвется кровь и кров,
Пространство дней равно простору,
И Божий суд смягчен укором,
Как сумрак снегом, на Покров.
Душа! В час этот замирай...
Ты чаешь час, число заранье...
Изранена рыданьем ткани,
Мария-Дева с замираньем
Из Рая переходит в Рай...
Откровение, глава 7-я
Я видел ангелов, стоящих высоко
В углах земли - чтобы ветры сдержать.
Я видел Ангела, восходящего от востока,
Имеющего Бога Живого печать,
Говорящего голосом вещим, нетленным -
"Не делайте вреда никому на земле,
Доколе не станет запечатленным
Каждый - со словом Божиим на челе."
И я загадал душою несмелой,
Одолевающей смертный страх,
Что и ты предстанешь в одеждах белых
Пред Агнцем, с пальмовой ветвью в руках,
Потому что ты - из праведных, тихих,
Душу положивших за други свои,
Из тех, пришедших от скорби великой,
Убеливших одежды в кроткой крови,
Принявших слова суда и укора...
Ты теперь - ни мой, ни Божий, ничей,
Ты один перед Агнцем стоишь, который
Отирает последние слезы с очей...
***
Миг Вознесенья. Сквозь простор -
Крестообразный прочерк линий.
Цвет вечности, цвет темно-синий,
И взгляд Христа. Земной укор
Все тише. Ввысь крута дорога,
Уже не человека взор,
Но строгий взгляд Живого Бога.
И возгласы учеников
Сын Возносящийся не слышит,
Но лишь Отца далекий зов,
Тот зов, что облака колышет.
И нет пространств, и нет времен...
Сокрытый облаком туманным,
Христос уже не виден... Звон,
Звон вечности, и в сердце - рана.
И кровь сочится, как вода...
Но навсегда уже над нами -
Взгляд Сына, чистый, как звезда,
И обжигающий, как пламя.
Из духовных стихов – 2000
***
Древо усталостью сгложет –
склонится – в никуда.
Крест – уже дерева строже –
тянется без труда.
Дерева корни сохнут –
коли нет воли волне.
Крест роет лунку глубоку –
в каждом Голгофе-холме.
У древа – корою-шубкой,
сладок, сокрытый ток.
К кресту – подносится губкой
уксуса косный сок.
У древа, корявом корою –
листвы смеющийся мех...
Крест обвивается кровью –
как Бог, и как человек...
Древо арканит веревка –
предавшего – петля-замок...
Крест – ступенька-уловка –
пронизанных слогом – Бог...
***
Рождество, бледный
сумрак метели,
взгляд вослед
устремится лучам
той Звезды, Лик
небесной купели
в ранний миг
указующей нам.
Тишина, переклички-
тропинки,
сонмы ангелов, птичьи
следы,
и на каждой
бумажной снежинке
блеск нестрашный –
пастушьей Звезды.
Человек – образ
Божий, подобье –
ангел добрый
бормочет в ответ,
льнет на плечи
Рождественский свет,
на лучи бесконечно
раздроблен.
***
“Чтоб тайная струя страданья Согрела холод бытия.”
Из множества завес
избрав
мост невесомый
света,
в тиши умножив
возглас трав
возможностью
ответа –
единственный
следи итог,
бедой раздвинь
страницу –
когда травинкой
вольной Бог –
вьюнком равнин
склонится...
Бог, ветхий днями –
стань как я,
несметный –
незаметней,
чтоб оправданьем
бытия –
стал жар страданья
смертного...
Склонись,
как я перед Тобой –
продлись,
склонись – лилеей,
как брат,
распятый
над толпой...
Взрослей –
над Галилеей...
Из Книги пророка Даниила
*** Отроки во пещи
“как бы одними устами, воспели в печи,
и прославили Бога” Дан 3,51
Смертное глянет
зарево –
к ангелу
воскричим-восплещем,
кроткие –
Мисаил да Азария –
отроки
во горящей пещи...
Как бы одними –
кромкой
-устами
воспоем громко,
Бога восхваливая...
В нимбе – обнимет,
восстанет –
гонец Господен,
из печи вываливая –
пламень огнен...
Потому что
не с плотию –
кончено
обитание,
потому что –
в полете
заоблачном –
душа истаивает...
Пламя – ветер
отодвинет влажный,
ветер щемяще-
дальный...
Мы – несметно-
бережные стражи
чащи-
купины неопальной...
*** “Молчу - и надо всем
Улыбка Даниила-тайновидца.”
Ветер-грусть,
тишиной сошедший,
наизусть
переведший –
стихов
реки-строки,
каждой буквы вздох –
ближе перевешивает
длинные были
о Данииле-
пророке...
За тысячи лет – хладеет
грозная проза,
ветхозаветные мили –
об отроке Данииле,
Валтасаром
прозванном –
царствующим
Халдеем...
Что – еще устами гибкими
скажется,
под лучом свяжется-
случится,
что – под улыбкой –
пробьется кроткой
тайновидца-
отрока?..
*** Бытие
Пиши о днях,
что гаснут,
пред глазами –
бездомниц-птах
зимовья-жития,
пиши о том, что – не случится
с нами –
чтоб научиться
книге Бытия,
чтоб жизнь качнулась
к вечному началу...
Иными именами
назовем
птиц и зверей,
очнувшись –
беспечальны,
с дерев,
случайно,
те плоды сорвем –
чтобы узнать, зачем мы
и откуда,
ручьев-речей
змеиных смыв порок,
и ожидая
дней вечерних,
чуда,
с губ не сбивая
слова-вздоха –
Бог...
Жизнь – в зареве,
за горизонтом тонет,
взрастив холмы
упрямые – окрест,
чтоб Бог вернулся – в стареньком
хитоне,
взнеся, как мы –
двух перекладин крест.
*** По мотивам 1-го псалма Давида
Блаженства достигает тот
муж праведный, что не идет
в совет беспечно-нечестивых...
Но кроткий род его – как ива
тоскует пред истоком вод
чистейших... И не вянет лист,
и плод – положенное бремя –
скользнет в назначенное время
в ладони Божьи – слажен, чист...
Путь нечестивого – не так,
как праведника, Бог разметил...
Холопов нечестивых – ветер
размелет в хлопья, в мелкий прах...
Лучом размечены пути
блаженных – в Луч един сольются...
Пути неправедных – сотрутся,
дороги дрогнут – не дойти...
Несколько стихотворений из нового сборника
«Дням и стихам, стихающим так поздно..»
***
Дням и стихам,
стихающим так поздно,
к утру трудов, от горечи в плечах,
дням и стихам,
расхищенным по звездным,
страницу прорицающим – лучам,
дням и стихам –
неоцененным птицам,
путь к долу одолевшим, как полёт,
дням и стихам,
прославившим в странице,
обломки слов-зеркал – блеск-лёд...
Моим стихам –
в Твоем дому – бездомным,
звучащим без призыва (коль не ждут...),
моим стихам –
Твоей рукой ведомым –
подыщется ль пристанище-приют?
***
Слово было в начале,
слово было печалью,
качели
в ночи качались
речами,
рукою Бога – еле-еле
лучи качелей
скрипели,
в печали пело слово,
слово-соль,
Божье соло,
слово тылом
стыло,
плыть устало,
Богом – было,
Богом – стало,
слово устало слыть,
все начало быть,
что начало плыть,
все, что было в начале,
было – в печали...
Я тяжесть слова жалобно несла...
Я тяжесть
слова жалобно несла
долиной дня к черте
вечерней жизни,
как пряжу
жаркую – и звук капризный
в час ночи-рощи лишь произнесла.
Звук-выдох гефсиманский
рос как сад,
лоза-его-струна
бруски обвила,
на звездах-гвоздях
поздней-гроздью
стыла,
как «авва-отче»
чётки-звукоряд,
как «чашу-мимо», в выси
слов поток –
нет горше смысла
нет мотива слаще...
Звук – были,
гефсиманский лепесток,
осколок пыли –
от единой чаши...
***
Земля ведь тоже –
подобье Божье –
испытывает страх,
боясь спугнуть птах
с торной тропинки,
бесконечно
вьющейся окрест,
несущей крест
подвенечный –
каждой травинки...
Покров
Листвы кочующей –
пороша-
плеск,
навьючен
горб намокшего
плаща,
березки-лески
тонут в перелеске –
чернее,
чем вечерняя
парча.
Совьются сваи-
скрепы Покрова,
взовьются стаи
повзрослевших -уток,
вняв небесам,
покорнее трава,
слух к чудесам
растет – свят, чуток...
Листвы охапки
стонут, став
плотиной,
зонт солнца – два
окованных кольца,
и нити-лапки
робкой паутины –
едва
ли зябко
убегут с лица.
Развяжет – Божья
Матерь – омофор,
сойдутся строже
и беззвучней тучи,
и замерца-
ет снежных зорь узор,
овал лица –
обнимет нимб летучий...
***
«Как от блеска дивной ризы,
Стало в горнице светло.»
А. Ахматова
Рая вчерашнего
вспомнится –
горница,
в башне,
где горлица
тишины капризной
клонится-
дышит ризой...
Икон-
складней благолепие –
под потолком
горбится
горней цепью...
Досок треснувших
кисея-иней –
древности
паутина –
с ветром борется,
как риза затворницы,
от которой
светло в горнице...
***
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза...»
Слово – печали клеймо,
круглое, как слеза,
смерть прильнет... Из нее –
глянут твои глаза.
Время совьет – свое
временное кольцо,
смерть простит... Из нее –
проступит твое лицо.
Слово прольется – твое,
ласковый суд верша,
смерть вздохнет... Из нее
выйдет твоя душа,
та, что клеймо уймет
печали, чтобы светла
смерть пришла... Чтоб ее –
скрыли твои крыла!
***
Древнего
Рая,
давнего,
дивный рисунок –
где Адам
подпирает
древо
плечом,
где змей с древа
течет
к стопам Евы,
где Ева рискует
завет нарушить,
зме’я слушая...
где луч играет
на переплетеньях
линий –
змея, древа,
где Рай
до грехопаденья –
дивный,
древний...
Иаков
Что страннику бездомному,
Богом ведомому,
остается?
Идти – от колодца,
от камня в Вефиле,
от лествицы, которая снится,
до колодца
с чистой водицей –
для овец Рахили...
Страннику – первородство
добывшему обманом,
скрытым Ревеккой
от Исаака, остается –
навеки
быть обманутым Лаваном...
Кровью-потом, семилетней
уступкой –
добиваться Рахили-голубки...
(Но будто плетью
горячею
жизнь огрели-разбили...)
В ночь брачную –
вместо пастушки-Рахили –
любить Лию незрячую...
Что страннику – первородством-
ношей
скошенному,
от любви излеченному –
пространствами-далями –
остается?
С Богом бороться –
стать Израилем,
хромотою отмеченным...
Псалом 10
Говоря: улетай
на гору как птица, –
лжете устами,
вы, нечестивцы,
мглу
гложа,
стрелу –
осторожно
к тетиве
приложив, чтобы –
сердце метил
во тьме –
небытия шепот...
Господь – верой
праведника отметил –
пред ним – светел,
на престоле...
Нечестивцу ответил –
золой-серой...
Злой ветер –
неправедных доля...
*** «...там сидели мы и плакали,
когда вспоминали....»
Псалом 136
Отчего коротки
слов отголоски –
отчего, кроткий
мой, ты грустен,
проходя берегом
реки вавилонской,
раскидывая вереском
тропинки узкие,
не помня истока их,
не зная устья...
Воспоминанье упрямое
прячешь,
окутывая ткань его
забвенья шарфом...
Отчего, привороженный
водою, плачешь,
звуку веря – заброшенной
на вербу – арфы...
Дыма о’тчего
вспоминаешь
пламень...
Отчего,
словами питая душу,
не разбиваешь
о камень –
слова чуждые...
Чудо в Кане Галилейской
«... распорядитель отведал воды,
сделавшейся вином...»
От Иоанна 2,9
Глоток – долька
влаги – до чуда,
только
глоток из сосуда...
Холмы Галилеи
невзрачной,
и вечер, как веер
брачный,
час поздний
праздника-пира...
И позван
Христос с Марией
Пречистою –
с учениками
на чистую
вечерю в Кане...
Но тает
вино в сосудах,
глоток отделяет
от чуда –
горячий
глоток, и только...
Но чудо не спрячешь,
как дольку –
в земном – простора
небесного,
которому
в горнице – тесно,
как шагу
в камнях-утесах,
как влаге
вина в водоносах,
в сосудах,
на вечери брачной...
До чуда –
глоток прозрачный...
Глоток – верная
мера,
глоток – до безмерной
веры...
***
«Поэтому любит меня Отец,
что я отдаю жизнь мою, чтобы принять ее...»
Ин.10,17-18.
Дней бренность...
Наградой – терновый
венец,
за верность –
страницей взращенному
слову,
Творцу возвращенному,
чтобы Творец
признал – изреченную
жизнью основу.
Несчастьем,
как счастьем,
насыщен
я всласть –
предопределение – выше
свободы...
Отдать,
чтоб принять
жизнь –
имею я власть,
сим подвигом – призван,
взнесен через годы...
Так – душу отдавший
за други – спасен,
раб, ставший
святым,
даже если неведом...
Но жизнь, преходяща
без жертвы – злой сон,
уставший, как дым,
даль давящий, бесцветный...
***
Остоженка, жестокий дым
отечества – горчит, приятен,
сладимый частностью усадеб,
несчастья ладан – недвижим.
И ты, голь-пешка, пешеход,
дружа с Рождественскою стужей,
от жизни отрешаешь душу –
сорока-кратен твой исход.
В полдневных впадинах-висках,
дрожит, часы связуя, жилка,
подружки-ангелы-снежинки
отженят страха пряжу-прах...
влачишь – случайный пешеход,
шаги – острожник стужи стойкой...
Столицы лица, птицы-тройки –
Русь – что ответа не дает...
***
Ангел в тучах, в лучах,
иль около –
у плеча
колет взглядом-соколом...
В крыльях сгорбленных –
у околицы,
он над прорубью
смертной склонится
скорбно,
крылья сложив неслышно,
чтоб
звезда по земле водившая –
днем, в ладони лучом упала,
болью став,
иль поняв –
устала
беззаконницей слыть –
вожатой,
в небесах быть –
судьбы заплатой...
***
Ты родился –
под лучшей
пастушьей
Звездой... Бился –
до последнего слога –
в воздушной
сети ее лучей,
казалось – ничьей,
оказалось – Бога...
Пока мы месили
снежную жесть бумаги –
маги
пробирались дважды –
к тебе, к Мессии,
издалече...
Потому что – каждый –
Сын Человечий...
Каждая
кровля –
Вифлеем,
Из продажных
углов, из неровных
стен,
из углублений
в пещере,
из колыбели,
над которой
склоняются Дщери,
расправляя на тельце
Младенца
крестик из деревца,
который – свят...
На котором – Он будет распят...
“Царство Небесное подобно зерну горчичному”
***
Тишайшим стражем – стебель слова ожил,
храня строку, вплетясь, как тень, в руно...
На малость милость Божия похожа,
на горстку, на горчичное зерно.
Возносит к будущему, незаметно,
порожек света в гаснущей душе,
но свет растет, как прибыль тонких веток,
привитых к вести утренней уже,
как дар гонца в начальных днях апреля,
как девичий ответный голосок...
Пшеничный луч теряется меж плевел,
но ты узнаешь вечный колосок,
и жатвы поздней отмечая время,
сорняк в снопы связуешь, чтобы сжечь,
чтоб незаметно выросшее бремя
пшеничное – по колоскам сберечь,
чтоб стражем слова – клин пшеничный ожил,
строки свивая вешнее руно...
На царство милость Божия похожа,
на малость, на горчичное зерно...
***
Веточка в точеном кувшин’е
прячется влажной жилкой,
тянется к отставшей снежинке,
к следу-шепоту ее в вышине.
Точечки две намечают ось,
от лунки – до звездной капли...
Веточка вырастает в трость,
весло, черенок, рукоятку граблей,
укрощающих строками склон
холма, окруженного впадинами...
Веточка, должно быть, услышит стон,
став креста перекладинами,
принимающими усталость рук,
словно перекладины кресла,
когда снят острием копья – испуг
у Знающего – душа вокресла...
И не надо ласковой поить слезой
веточку воскресшую, росточек,
душа уже вьется к лазури лозой,
от лунки – до звездной точки...
***
Молитва, сад, лицо, кольцо из терний,
клин-Гефсиман, маслины, тишина,
и жизнь, вчера написанная вчерне,
сойдя с пера, сегодня – свершена.
Оглянешься на пыльный путь недлинный
по переулку, где идешь, как Бог,
к кресту, корнями вросшему в вершину,
где казнью связаны концы твоих дорог.
Долина смерти, как всегда, туманна,
Но кипарисов сблизились столбы,
И от копья уже кропится рана,
И ранен день безмолвием толпы.
Твой свиток жизни облаком клубится,
Рук'и – на перекладине – крыло...
Но кто – твои вчерашние страницы –
здесь, завтра – перепишет набело?
***
Благовещенье, смущенье, жар апреля, тени-сланцы, агнцы-облака,
временем хоронится, легка, ровная мелодия капели,
к графике неверной акварели жизнь-душа торжественно-чутка,
свеч зажженных движется река в русло предпасхальныя недели,
вслед теням, спаленным светом этим, тем же светом тянется душа,
крылья расправляя, чуть дыша – жизнь, освобожденная из клети,
примиряет с жизнью повторенье, вызов звуков, кpасок, бег вpемен,
древле установленный закон – тяжести, препон – преодоленье...
Временем хоронится, легка, ровная мелодия капели,
Благовещенье, смущенье, жар апреля, тени-сланцы, агнцы-облака...
Тайная Вечеря
Вот оно, небо звездное твоей Вечери –
предо мной на стене – лунный луч ловлю,
время мое позднее, время твое вечное,
я пред фрескою в свете резком стою.
Дни мои погублены, твои искалечены,
звездный луч из окна на стене рубцом,
и тенями лица склонившихся иссечены,
золотой овал стола завился венцом.
Будущего гонцы в Господней горнице,
от неба твоей Вечери стена светла,
только, как иуда, в круг ясный клонится
тень-предательница – ночная мгла.
Время твое звездное, время мое вечное,
я стою пред фрескою – резкий свет,
небо мое позднее твоей Вечери,
в каждом нимбе-луночке – лунный след...
Из новых духовных стихотворений
***
С уступчивостью... С чем сравню –
жизнь, что разрушенному храму
подобна, вздохом речь гоню,
зову к огню, сжигающему рамы,
глазницы стен облезших, кос
луч, тщетно метящий в просветы,
изогнутый, как знак-вопрос –
небытие, как тень, ответом.
Ветр в трещинах дрожит, свежа,
жизнь осыпается все тише,
и фреской стершейся душа
ждет взгляда в уцелевшей нише.
Сквозь фреску ангел-силуэт
двоится тенью удивленной,
крыл унисон, сквозь сон – дуэт
двух нимбов, ласково склоненных.
Уступчивая жизнь – она
уже не медлит, пролетает
сквозь храм разбитый – тишина
за нею вслед встает – святая...
Иисус и самарянка
«А кто будет пить воду, которую Я дам ему,
тот не будет жаждать вовек...» Ин 4,14
Медлен-свет, царишь, я пред Тобою –
робко возращенною потерей –
тени-сорняки жгу тишиною
голоса, дарящего доверье.
Голоса-тропы рябит изнанка,
узелки затянуты искусно,
каждый – помнит чашу самарянки
с родниковым словом Иисуса –
с вечностью вечерней у колодца,
путником поникшею усталым –
словом острым, как осколок солнца
в чаше снега по-апрельски талом,
лучиком – по веточкам, по жилам
восходящим в вербенные свечи
чтоб душа, дыша, жила-служила –
далями молитвы залит вечер...
Вечности вечерней миг-изнанка,
узелки затянуты искусно
памятным движеньем самарянки,
чашу подающей Иисусу...
***
Они увидели Иисуса,
идущего по морю...
Ин 6,15-21
Дней тропинками разбита
жизнь, утешишься, листая
тишь Евангелья, раскрыта
Иоанна – даль шестая...
Человеческий Сын кроткий
ночь в молитве пребывает,
но апостолы на лодке
в Капернаум отплывают,
гладью вольной Галилеи,
на ладье к пределам дальним,
лица строже, ветер злее,
бездорожье волн печальней,
брешь в надежде, лодка полна
волны режет, вера тает –
но Христос спешит по волнам,
Словом-облаком блистая,
чтоб – в короткое мгновенье
страха, в жизни одинокой
кроткий шепот утешенья
обгонял бы слог высокой...
***
Не пропустить бы время величья
небесного, его
порядка,
облака высо-
кого прядка
обви’лась вокруг голоса птичьего,
держащего: соль, соль, соль –
чистую ноту... В битве
звуков – ей не истлеться,
словно молитве,
сведенной в сердце,
растущей, как боль,
которой неверием не стереться –
восхожденье молитвы кратко,
как же успеть
приобщиться к величью
облака... Ветер
сбивает прядку,
обвившуюся вокруг голоса птичьего...
Магдалина
По долине тро’пы не длинны
к дому вечной Твоей вечери,
к далям – шагом иду магдалинным,
словно в божьего Сына, верю,
по натянутой нити страстной,
к жизни той, что еще не знаю,
лаву снадобий из алавастра
словно смертну волну разливаю,
разбиваю сосуд на части,
вслед волною клонюсь несмело,
каждый час Ты вершишь причастье,
алым светом дробится тело,
Агнца ру’но над лунным миром
пробегает тенью волнистой,
прядью влажною, магдалинной,
отираю стопы пречисты,
Царство Божие – светом грядет,
луч, пронзая, спасает душу,
вечной Вечери шелковы пряди
придорожную пыль осушат,
стану светлою голубицей,
повторяя вечерни речи,
если в сердце та казнь вершится,
крест прилажен уже на плечи...
***
Встречи не ждем,
потому что в странах
разных живем,
далекий певец,
все же нам выпадет доля равная –
все же один примеряем венец,
брат мой, поникнем с одною раной,
я – на родной,
ты – иной
версте,
все же нам выпадет участь равная –
на кипарисовом стыть кресте...
Те же истоки –
едино мщенье,
те же пути – жестоки,
просты...
Все же – прошу у тебя прощенья,
также, как может быть – просишь ты...
***
Свет тебе брезжит даже во тьме...
Мне же, униженной до пепелища,
что же делать, потерянной, мне –
помолись о душе моей нищей.
Нимбом меня обнимала мгла,
только ты – оставался светом,
только птицею петь могла
на – канатом натянутой ветви.
Благодаря за единственный дар
слова-эха в дневной пустыне –
слова-водицы в ночной пожар,
слова-птицы в предутренний иней.
Ты, как ангел указывал путь,
ты, как Бог дарил наказаньем,
если, былей ломая суть,
ложью плавилось строк сказанье.
Даже во тьме тебя метит свет...
Мне же, возвышенной до пепелища,
что ты можешь сказать в ответ? –
помолись о душе моей нищей...
***
Нет, Голгофа-земля перед нами
не горит, леденеет, оснежена,
но дороги пали крестами,
на дорогах – сыны повержены...
От Крещенской купели до Троицы,
по тропинкам, завьюженным прядям,
по дорогам идут Богородицы –
от распятия, до распятия...
Каждый сын далекий – великий,
каждый сын оплаканный – вечен,
и склоняются светлые лики
над дорогами, в белых венчиках...
Но сынов еще не воспели,
только плач взнесли Богородицы –
к горизонту, к снежной купели,
над дорогами, к Божьей околице...
***
Бог оставил рядом с облаком птицу,
превращающую звук в песню,
ангела поставил меж тьмой и светом границей,
над звездою месяца нимб повесил,
Бог разрешил мне идти за судьбою
легкой нездешней поступью,
Бог заставил меня склониться пред тобою,
с горсткой слов – бисером-россыпью...
Бог поставил вопросы, да не дал ответа,
Бог прикинулся тишиною,
Бог оставил меня одну меж тьмой и светом,
меж хладным адом, да райским зноем...
Бог оставил меня рядом с облаком – птицей,
тенью летящею за судьбою,
Бог поставил меня – ангелом склониться –
пред тобою...
*** 11 сентября 2001 года, Бостон
Слышишь, ветер в терновнике голос возвысил
И рассыпался искрами треск вересковый,
Кораблей силуэты, колыбельная мыса
С суховатым названьем, чуть резким – “Тресковый”.
И приспущен, как флаг, в вечер траура парус,
Грустен, рус, одинок, длит бессмертия вахту,
Как белеющий тот, у поэта-гусара –
Зарастает водой след лохматый от яхты.
Побережье… Кипит волн небрежная битва,
Белой пеной идут волны-агнцы, печальны,
И у Божья престола ветер всхлипнет молитвой
Чуть соленой от брызг и от слез поминальных.
Ветер голос возвысил над водою прозрачной,
И следы белых яхт пеной бешеной стерты.
Дням теряем мы счет, бесконечный, от плача,
Колыбельная боль, ветер, голос бессмертья…
***
Я хочу, чтобы, как к тропе,
к влажным строчкам
ты ночью
приник,
пусть – темны, но сама по себе
горечь
музыки плещет в них,
слова всплески
войдут в песок
сочный –
времени, как прилив,
смысл, что если
и был высок,
сбился, жажды не утолив,
не достигнув гребня-черты,
где от слова дрогнет
душа,
я хочу, чтоб поверил ты
в Слово, горне,
как “Отче наш”,
даже если звук не похож
на былую жизнь, если груб,
в час, когда ты
произнесешь,
он крылат,
словно гимн из труб,
он осудит
осеннюю высь,
иль разбудит,
как будущий зов
труб, что над горизонтом
взвились,
если есть еще – горизонт…
***
Деревья от ветра не гнутся,
упрямы –
а нам с тобою так не суметь –
очнутся,
поймут, что окончена
драма,
что осень прострочена
ниточкой “смерть”…
Не станут уже ни моложе,
ни старше,
разложено
дерево жизни
на сруб,
но музыка брызнет
серебряным
маршем
из дрогнувших мерно
архангельских труб.
Листва на устах
отлетает так просто,
там – высью клянется
кленовый дымок,
там – Петр отзовется,
веселый апостол,
на райских вратах
отворяя замок.
Росой серебристой
омочены
губы,
в последней попытке
безумствует медь,
выводят неистово
гибкие трубы,
что осени ниткой
прострочена
смерть…
***
Ты несешь в тот далекий проулок
тяжесть жизни – невидимый вес,
над тобою склонился сутуло,
крылья вскинув, невидимый крест,
неизбежный свидетель изгнанья,
знак опалы средь пальмовых кущ,
ты идешь к горизонту сознанья
где глас Божий пробился, как луч,
где твой голос в ответ ему дрогнул,
слившись с кромкою облаков,
ты идешь самой узкой дорогой,
повторяя молитву без слов,
где изжитые жизни рисунки
восстают как эскизы, как сны,
в каждой, словом оставленной лунке,
долго стынет овал тишины,
заполняя проулок далекий
невесомой прохладой небес –
ты несешь неизбежный, высокий,
тенью жизни очерченный крест...
***
Не стереть перстами заботу,
слова не стереть на листах –
проступившие смертным по’том
молитвы, стихнувшей на устах,
две кратчайшие ее строчки,
горчайшую ее грусть –
“Пронеси эту чашу мимо, Отче” –
строчки, выученные наизусть,
обозначающие границу,
с которой открывается высота –
тело обернуто в плащаницу,
душа возлетает с креста,
по дорогам тянется горстка
идущих в будущее учеников,
слов росточки, как иглы острые
скрепляют кромки веков...
*** Аввакум
Путь наш очерчен грубо,
все ж, различим вдали
темные бревна сруба,
столб ледяной пыли,
голос возвышен трубный –
“Будущее гряди!”,
мы сожжены там будем –
руки крестом на груди
сложим, готовы к смерти,
воздуха рвется слюда,
с оледеневшей тверди
в пламени бездну, туда
в бездну, где сложены ровно,
словно бы без труда,
но с верой – древние бревна,
праведной жизни года
сложены без усилья,
чтобы был легче дым,
руки расправим крыльями –
ангелами взлетим,
жгут ледяные торосы,
в рубище, босиком –
ангелы тоже босы –
к огненной смерти идем...
***
Книгу об ангелах читаю,
строки стекают
рекою
со страницы,
на половицы,
тают,
светят,
образуя озера покоя
на зеркальном паркете.
Нет, не рукою,
устами
сними усталость
бесконечную –
сколько дней
мне
осталось
до вечности?
Не знаю,
но вечность снится,
пока считаю
в книге об ангелах – страницы...
***
Читаю я на рассвете
рассказы в Минее-четьи,
свитки – о святых.
Мы перед ними – дети,
разум наш празден, тих.
Книга – благая вестница,
страницы, месяц за месяцем,
перелистает рука.
Райской тропою светится
о жизни святого – строка.
Посвящены кому-то
каждый наш день, минута,
за ними – торопится шаг.
Не обретя приюта,
тянется к ним душа.
Нет, не увидеть воочью,
только строка кровоточит –
жизни великой след,
длиннее, или короче,
венцом – бессмертия свет.
Мученики вчерашние,
на алтарях домашних –
отроки, жены, князья.
Путь повторить их – страшно,
не повторить – нельзя...
*** К Покрову
Позову – молитвою без слов,
ты откликнешься – горячей речью...
Снежной скатертью падет Покров
на просторный стол короткой встречи.
Глянец окон... Взглянем, даль деля,
облако чуть сдвинет – вечный ветер...
Вздрогнем – как бела уже земля,
розовых берез развиты ветви...
Ангел чуть качнется на часах,
словно воин, вставший за околицей,
и пройдет в раскрытых небесах
по горящей кромке – Богородица.
Ты возьмешь Минеи, иль Триодь,
и тропарь откроешь: глас четвертый...
Кратким гимном отзовется свод,
и скользнет к ладоням Плат простертый...
К празднику Введения Богородицы
Дева дивится, как деревце,
веским небесным дарам.
Вводится царственно Д'евица
в Ерусалимский храм.
Вслед по ступеням зыблется
свет от высоких лампад.
Деве сквозь время видится
Вечности детский взгляд.
Вводится Дева по лестнице -
лествице без перил...
Вестник видится Вестнице -
будущий Гавриил.
По горней дороге вводится,
в горницу, в крылья дверей...
Будущую Богородицу
славит седой иерей.
Дева ведется вдоль линии
вечно горящих свечей.
Свет внутри будущей Скинии
светится - все горячей...
Пасхальный День
Слова плодами лозы вскипали
в тот день, о чем бы ни говорили,
и шла Мария, и шла другая,
и Саломея вослед Марии.
Свет пробивался из каждой щели,
день шелестел словно сонм крылатый,
шли мироносицы, шли к пещере
чредою ровною - с ароматами.
Они у цели. - Но кем отвален,
какой нездешней, иль здешней силой
у входа бывший недавно камень -
друг другу жёны так говорили.
Но в глубину потянулись смело,
глядят - в подножьи и в изголовьи
сидят два Ангела в ризах белых -
подняты крылья, глаза - воловьи...
Мария слышит - как бы из дали -
и Саломея - как будто слово:
Зачем средь мертвых вы здесь искали
Того - воскресшего и живого?
Мария, знай же, знай, Саломея,
что слово Божие - не истает,
и как обещано - в Галилее
Христос Воскресший вас ожидает.
И шла Мария, и шла другая,
и Саломея вослед Марии,
слова плодами лозы вскипали
в тот день - о чем бы ни говорили...
