Оптинский новомученик иеромонах Василий (Росляков)

Иеромонах Василий (в миру Игорь Иванович Росляков)

родился в Москве 10/23 декабря 1960 года.

О Боже, Ты выслушай вопли мои,
Их больше не слышал никто,
Молитве моей стихотворной внемли,
Коль мне вдохновенье дано.

Обращение человека к Богу происходит не в результате общественно-политической ситуаций, в которой оказывается человек, а от того, что Господь Сам ему открывается и избирает для служения Себе. И произойти это может в самое окаянное время. Со времен основания Церкви Христос предупреждал своих учеников, что те всегда будут гонимы изменившимся после грехопадения миром. Но никогда не будет Церковь Христова побеждена. Особенно тяжело всегда приходится монахам - избранным воинам Христовым. В наше время, когда кончилось физическое уничтожение Церкви, происходившее в начале XX века, когда богоборческие силы решили, что всё - церковь уничтожена, даже корни вырублены, а если что и осталось, пусть оно само потихоньку уйдет - старики умрут, молодёжь, одурманенная пропагандой, туда не пойдёт. И начался период общественного забвения, исключения Церкви из общественной жизни. Но в это время по московскому району Кузьминки гуляла молодая женщина с коляской, в которой лежал ее новорожденный сын Игорь. Он родился 23 декабря 1960 г. Родители были не чужды церкви – т.е. окрестили ребёнка и ходили в храм по большим праздникам. Воцерковлёнными людьми родители мальчика не были. Отец, Иван Фёдорович, родился в 1917 году, воспитывался в детском доме и своих родителей не помнил. Он был рабочим, во время Великой Отечественной служил на флоте моряком. Но человек он был честный и прямодушный. Умер в 1979 г., когда Игорь заканчивал учение в школе. Мама, Анна Михайловна, много лет проработала на ткацкой фабрике. Игорь учился в школе № 466, неподалёку от которой располагался храм. И когда он почувствовал призыв Господа, мы не знаем, это тайна его души. Никаких внешних причин, обычно побуждающих человека искать помощи у Бога, не было. Обычно это тяжёлое горе или встреча с каким-то святым человеком. Но ему встретить такого человека было в ту пору негде.

С 3-го класса мальчик начинает заниматься спортом – водным поло. К 9-му классу становится мастером спорта международного класса и входит в состав сборной команды СССР. О успешном спортсмене начинают писать в газетах, но в то же время молодой человек чувствует, что спорт - не его призвание. Его внутренняя жизнь была закрыта для посторонних, но близкие люди к тому времени начинают замечать происходящие в юноше перемены, хотя и не могут по-настоящему их оценить. После школы Игорь год работает на автомобильном заводе АЗЛК, после чего потом поступает на факультет журналистики МГУ. И почти одновременно в Институт физкультуры им. Лесгафта в Ленинграде. Он получает два высших образования, и это уже говорит о том, какой это человек. Во-первых, это человек целеустремлённый, собранный, организованный, ответственный и к тому же имеет большие интеллектуальные способности. А душу ему Господь дал монашескую, и заслуга этого человека в том, что его душа сама себя познала и поняла, к чему она призвана.



Он ездит на международные соревнования, но в это же время уже начинает поститься. Его вера и влияние на окружающих людей были так велики, что потом вся его команда с семьями пришла к Богу. Его приятель по команде вспоминал, что однажды очень ответственные соревнования пришлись на время Великого поста. Все знали, что Игорь поститься, и боялись, что он ослабнет и команда проиграет. Кормили мясом, это ведь основной источник белка. Друзья предлагали своему капитану поесть, на что тот сказал: «Главное, чтобы были духовные силы, а физические придут». Оценить этот подвиг друзья смогли только потом, когда сами начали поститься.

Сокурсники вспоминают, что Игорь был очень образованным и, поскольку он пользовался авторитетом в команде, они старались за ним тянуться. «Помню, купил он Библию за границей - и мы Библию покупать». Один из товарищей вспоминает, что Игорь во время игры прятал крестик под плавательную шапочку. Спортивное руководство, узнав о том, что Игорь посещает храм, сделало его невыездным - запретило выезжать за границу.

Интересно отношение Игоря к демократии. Тогда начались политические изменения в стране. Однажды на собрании члены команды заговорили о демократии в спорте и как её расширить. На что Игорь сказал: «Команда - это монархия, и если не подчинить игру единой воле, то какая это будет игра». После тяжёлых соревнований спортсменам давали месячный отпуск. Все ехали отдохнуть к морю, а Игорь на это время уезжал в Псково-Печерский монастырь, где трудился на разных послушаниях. Существует предположение, что он исповедовался у архимандрита Иоанна Крестьянкина, который однажды и сказал ему: «Ну что, пойдём в монахи?» Понимая, насколько средства массовой информации зависят от власти, Игорь решил, что не будет работать журналистом. Он устроился инструктором по спорту, там можно было внутренне оставаться свободным от влияния властей.

Игорь Росляков был высоким, сильным и очень красивым. При таких физических данных он, казалось бы, должен был пользоваться успехом у девушек и быть душой компании, но юноша тогда уже понимал, что ему этого не нужно, и всячески избегал шумных компаний и женского общества. Хотя на втором курсе МГУ женился, но брак просуществовал полгода, об этом браке никто не вспоминал. Больше он не искал жены. Его никогда не видели гневающимся или чем-то недовольным. Но в то же время его замкнутость и внутреннюю сосредоточенность на себе люди иногда принимали это за холодность. Он постоянно был как бы погружён в самого себя.

В плюс к своим талантам Игорь Росляков писал стихи. Сначала они были обыкновенные - рифмованные, светские, но на духовные темы. А потом стал писать церковные гимны, тексты на церковнославянском языке. И в это время он все свои мирские стихи сжёг. Они ему не нравились. Тогда пошла мода на песни духовного содержания под гитару, но Игорь говорил: «Конечно, красиво сидеть у костра и петь эти песни, только бутылки не хватает». Игорь уже тогда смотрел на это с другой стороны - глазами монаха и понимал, что надо подниматься от душевного к духовному. В печать своих стихов он не предлагал.

Всё время он вёл дневники. Но составить представление жизни по дневникам нельзя. В них он фиксировал не события жизни и не себя описывал, это были в основном впечатления от прочитанных святоотеческих книг и размышления о Боге. Поэтому вся его жизнь составлена по воспоминаниям его друзей. Но какие-то события он отмечал в своём дневнике. 12 апреля он написал: «Мама нашла мой крещальный крестик. Я его надел впервые после крещения, бывшего 27 лет назад. Явный знак Божий, указующий, может быть, приблизительно день моего крещения. Мама не помнит. Это радостно. И напоминает слова Христовы: «Возьми крест свой и следуй за мной». Это пока тягостно». Вскоре наступает Великий пост. А Игорь едет на соревнования в Тбилиси и, хотя со стороны друзьям казалось, что ему это не так тяжело, пишет: «Познал опытно слова Давида: «Колени мои изнемогли от поста, и тело моё лишилось духа». Господи! Спаси и сохрани!». 20 апреля возвращается в Москву и идёт на литургию в Богоявленский собор. Он часто посещает храм. Люди вспоминают, что, когда смотрели на него в то время на церковной службе, то многие решали, что это монах молится. 28 апреля 1988 года Игорь идёт на выставку живописи Константина Васильева, пишущего на мистические темы. Многим нравится, потому что это красиво. Но Игорь смотрит выставку и думает: «Интересно, талантливо, красиво, т. е. душевно, а хочется духа. Людям нравится, говорят: возвращение к истокам. А к каким? Истоки Руси в христианстве, а не в дремучем лесу. Васильев, видно, увлекался Вагнером, и поэтому в картинах о России тот же языческий привкус. То есть соколиный взгляд, волчьи глаза, а хочется побольше доброты и милосердия. Тут же вспоминаются слова Христа: «Милости хочу, а не жертвы». В это время у него уже такие глубокие рассуждения обо всём, полученные с Божией помощью, но без постоянного духовного руководства.

В конце июня 1988 г. Игорь едет в Оптину пустынь. До этого он маме уже несколько раз говорил, что хочет быть монахом. Но Анна Михайловна, как всякая мать, тем более женщина мирская на тот момент, даже не волновалась. Он ведь постоянно уезжал в Псково-Печерский монастырь на работу. Мама вспоминала: «Я так и думала, что поработает год и приедет. И даже не волновалась, на послушании побудет и вернётся». 21 июня он приезжает в Оптину и остаётся до конца августа. На это время проходит только год с момента открытия монастыря после периода запустения. Там тяжелейшая физическая работа, и полный сил молодой человек успешно работает на всех этих тяжелейших послушаниях. И принимает решение остаться в монастыре. Но чтобы рассчитаться со всеми делами, с миром, как он говорит, ему нужно вернуться в Москву. Игорь приезжает в Москву, увольняется с работы, делает всё что положено и 15 сентября встаёт перед матерью на колени. Со слезами на глазах начинается проситься у неё в монастырь. «Мама, благослови меня». После отъезда сына мать всё время плакала. Однажды увидела сон: раздался звонок в дверь, она решила, что вернулся Игорь, подошла, открыла, а там стоял старый монах. Она дверь захлопнула. Потом опять раздался звонок, она подошла, открыла, там уже стояла женщина. Лицо женщины показалось знакомым, а руки у неё были сложены как для причастия - на груди. Потом мать вспомнила, что видела это лицо на иконах. И, испугавшись этой женщины, дверь закрыла.

17 октября Игорь прибывает в Оптину пустынь уже навсегда. Сначала живёт в общей келье при монастыре, а потом его переводят в скит, в хибарку преподобного Амвросия. Из всех Оптинских старцев больше всех он почитает именно этого. В этот день пишет: «Пришёл в монастырь преподобного Амвросия. Отче Амвросие, моли Бога о мне». В течение всей своей монашеской жизни он обращался к нему, очень часто ходил к нему на могилу. Одна трудница писала, что даже сердилась на отца Василия и отца Феропонта: «У меня земля готова, нужно цветы сажать, а они молятся и молятся. И никак я не могу их дождаться. Отец Василий увидит – отойдёт в сторонку, а отец Феропонт по 40 минут стоит. Только уйду за цветами, приду, а они опять молятся у могилы».

Оптину пустынь возвращали верующим частями. На территории монастыря располагался филиал Калужского краеведческого музея, жили мирские семьи. В скиту, в кельях старцев, располагались музеи Толстого и Достоевского.

Живя в скиту, будущий мученик за Христа, продолжает писать церковнославянские поэтические тексты. Он называет их стихирами. По этим первым пробам, где церковнославянский язык не всегда правилен, уже видно, что это очень многообещающие произведения, созданные от сердца и вдохновлённое верой в Бога. У него был несомненный талант церковного песнописца. Явление очень редкое в истории Церкви. Игорь Росляков был монахом только 4 года, но даже за этот небольшой срок, т, что было написано, принесло свой первоначальный плод. Он пишет: «Откуда приему слёзы аще не от тебя, Боже. Камо гряду в день печали аще не во храм твой, Владыка». Очень много своих работ он посвящает Оптиной пустыни. 17 апреля по распоряжению отца наместника его из скита переселяют в один из братских корпусов уже в самом монастыре. К этом времени отец наместник понимает, что к нему пришёл образованный, одарённый послушник и ему дают другие послушания. Его постригают с именем Василий - в честь Василия Великого. А потом, когда постригали в иеромонаха, - в честь Василия Блаженного. А небесный покровитель, данный ему при крещении, - Игорь, князь Черниговский. Иконы этих трёх святых постоянно находятся у него в кельи.



После рукоположения в священнический сан молодой монах начинает служить литургии, принимать исповедь. Одна паломница вспоминает: «Когда он начал служить, я пришла в храм первый раз. Тут народу много, а здесь мало. Подошла к отцу Василию. А к исповеди не приготовилась. Не знаю, что говорить, у меня нет особых грехов. Хочу, чувствую, а не знаю». Тогда отец Василий начал ей задавать вопросы. «Отвечаю довольно бодро: убивать - не убивала, воровать - не воровала». А когда выяснилось, что я не пощусь, что верю в переселение душ, батюшка обхватил голову руками, облокотился на аналой и так тяжело вздохнул, что у меня просто мурашки по спине побежали. Потому что я поняла, как он расстроился и как за меня переживает. Тяжесть своих грехом я поняла только по реакции батюшки. В какое тяжёлое состояние он пришёл от моих грехов».

Отец Василий брал на себя чужие грехи. Один из монахов вспоминал: «У меня в праздник было послушание, связанное с постоянным хождением по храму. А отец Василий проводил общую исповедь. И по тем словам, которые невольно, проходя мимо, услышал, я понял, что батюшка берёт грехи всех, кто перед ним исповедуется, на себя. Я тогда ещё подумал, как же ты умирать будешь, если столько грехов на себя берёшь?»

4 года прослужил отец Василий в Оптиной. Наступает Пасха 1993 г. Пасхальная служба кончилась 5.30, а в 6 часов начиналась служба в скиту, и отец Василий должен был принимать исповедь. Один священник вспоминает, что был в тот год ответственным за расписание Пасхальной недели. Батюшка глянул в последний момент на расписание и понял, что в скиту нет никого из священников на исповеди. Он пошёл к отцу Василию, а тот как будто испугался и стал отказываться. Пошёл за послушание по благословению отца наместника.

Иноки Феропонт и Трофим пошли звонить на колокольню. Оглушенные радостным пасхальным звоном, они не услышали приближение преступника, идущего к ним с ножом. Оба инока были зарезаны прямо у колокольни. Отец Василий в это время пошел в скит. Преступник побежал ему навстречу. Перед этим Отец Василий слышал удар в набат, который удалось сделать раненым инокам, и понял: что-то случилось. Об этом он спросил приближающегося к нему человека. В ответ последовал удар ножом. Час раненый батюшка находился в родном монастыре, потом вызвали «скорую». Умер отец Василий по дороге в больницу.

Несмотря на то, что монахи и к смерти должны относиться спокойно, как ко всему посланному Богом, их первоначальная скорбь по убитым инокам была очень тяжёлой. И когда сообщили архимандриту Иоанну Крестьянкину в Псково-Печерскую обитель, то он расплакался.

Хоронили погибших на территории монастыря с закрытыми лицами, как положено у монахов. Во время похорон игумен сказал: «Это были три ангела. Мы не знали, что в нашем монастыре живут ангелы». Позже над могилами мучеников за Христа построили часовню. У каждого из них был свой талант от Бога. У инока Феропонта - молитва, у инока Трофима – любовь к людям, у отца Василия – слово.

Вся жизнь и смерть отца Василия, выросшего в условиях крайней изоляции Церкви, лишний раз доказывает, что Церковь Христова - не историческое предание, не лавка древности, не социальный институт и не культурная традиция, а мистическое тело Христово, в котором живёт Дух Святой, и который творит все, что хочет. Нам они как примеры, как укор людям, говорящим: «Не научили меня в детстве, и не буду ничего делать. Вы виноваты, что меня не научили». Нужно самим делать хотя бы маленький шажок. Старцы говорят: «Мы делаем маленький шажок навстречу Господу, а он в ответ идёт к нам навстречу с распростёртыми объятиями».

Стихи иеромонаха Василия (Рослякова)

*****

Спаси, Господи; ибо не стало праведного,
ибо нет верных между сынами человеческими.

(Псалом 11)

Спаси меня, Господи, ныне,
Ибо верный и тот оскудел,
Ибо истинный пусть ко святыне
Умалился от важности дел.

Каждый лжет в суете по привычке
Даже ближним своим и родным
И хвалу воздает для приличья,
Когда сердце наполнено злым.

Истребит все лукавые речи
И источники лести Господь,
С корнем вырвет язык человечий,
Что красиво в погибель ведет.

Истребит утверждающих ныне:
«Мы велики, уста ведь при нас,
Мы весь мир языком пересилим!
Кто же Бог нам в сегодняшний час?»

«Ради бед, нищеты, воздыханий
Я восстану, - Господь говорит, -
И поставлю вдали от страданий
Сохранивших смиренье и стыд».

От небес откровения чисты,
Как в горниле литое сребро:
Горн его очищал седмирицей,
И отстала земля от него…

Вкруг меня нечестивые ходят,
Так оно и бывает, когда
Все ничтожные рода людского
Превозвысились силой греха.

*****

Доколе, Господи, будешь забывать меня в конец,
доколе будешь скрывать лице Твое от меня?

(Псалом 12)

О, Господи, доколе будешь Ты
Все забывать меня и забывать,
Ну, сколько же еще глаза Твои
Не будут моим взглядам отвечать?

Ну, сколько утешать себя могу,
Коль сердце плачет день и плачет ночь,
И сколько буду клясть свою судьбу,
Когда не в силах сам себе помочь?

Ты, Господи, хоть раз взгляни сюда,
Услыши хоть обрывки слов моих,
О смысле растолкуй мне бытия,
Пока я сном последним не затих;

Пока не намекнули мне друзья,
Что сломлен я и выбился из сил,
Пока не поклонилась голова
Тем, кто меня когда-то не взлюбил.

Я ж уповаю к милости и жду –
Пролей ее живительным дождем.
Тогда я о любви Твоей спою,
Как я пою об имени Твоем.

*****

Я сказал: я буду наблюдать за путями моими,
чтобы не согрешать мне языком моим;
буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною.

(Псалом 38)

Я сказал: буду верен словам до конца –
Посмотрю за своим непутевым житьем
И невольно прибавил: на все, что слегка
Отвечать стану я молчаливым кивком.

Я немым оказался на людной земле,
Бессловесно смотрел нараспьятье добра,
И раздумья одни воцарились в душе,
И безумная скорбь одолела меня.

Запылало отчаяньем сердце мое,
Загорелися мысли незримым огнем,
И тогда в поднебесье я поднял лицо,
Говорить начиная другим языком:

Покажи мне, Владыка, кончину мою,
Приоткрой и число уготованных дней,
Может я, устрашусь от того, что живу,
И никто не осилит боязни моей.

Приоткрой – и потом от меня отойди,
Чтобы в скорби земной возмужала душа,
Чтобы я укрепился на крестном пути,
Прежде, чем отойду, и не будет меня.

*****

Как лань желает к потокам воды,
так желает душа моя к Тебе, Боже!

(Псалом 41)

Как лань припадает сухими губами
В полуденный жар к голубому ключу,
Так я в воскресенье стою перед храмом
И словно от жажды поклоны кладу.

Душу иссушит людское неверье,
Слезы и кровь предлагая в питье.
Как же не встать пред церковною дверью,
Трижды крестом осеняя лицо.

Как не припасть к почерневшей иконе,
Если уж хлебом мне сделался плач,
Если при случае каждый уронит:
Где же твой Бог? – если ты не богач.

Что же меня беспокоит былое,
Грустью глаза пеленая мои,
Что ж про себя повторяю запоем
Эти бесстрастно сухие псалмы?

Просто я душу свою изливаю,
Слезы мешая со словом простым.
Так водопады в горах призывают
Бездну откликнуться эхом слоим.

*****

Боже, мы слышали ушами своими, отцы наши рассказывали нам о деле,
какое Ты соделал во дни их, во дни древние.

(Псалом 43)

Мы слышали сами от дедов своих,
А кто и писанье в наследство оставил,
О ратных делах, о молитвах святых,
Которыми Бог нашу землю прославил.

Какие свершил Он тогда чудеса,
Каких сыновей окрестил богатырских!
Чего только стоят послушника два,
Возросшие на сухарях монастырских.

Полки бусурманские Бог истребил,
Вознес над дубравами наши знамена,
Хвалу каждый воин тогда возносил,
Целуя края почерневшей иконы.

Он видел, что землю не силой обрел,
Не крепкой дружиной, а промыслом тайным,
Затем и с молитвой в сражение шел,
Храня под рубахою Крест Православный.

А разве, когда латиняне пришли,
И деды Псалтырь по земле уж читали,
К чудесной иконе не шли мужики
И там под хоругви с мечем не вставали?

Хотим или нет, но величит нас Бог…
И я не на меч уповаю в сраженьи,
В речах не на мудрость, какую сберег,
А только на крестное наше знаменье.

Похвалимся Господом всякому дню,
Прославим Его и во всякие ночи, -
Он хлеб подавал нам без меры к столу
И даже порою с запивкою прочей.

Но ныне Ты нас посрамил до конца.
Зачем Ты не ходишь с оружием нашим? –
Позора и бед мы вкусили сполна,
Запив это все панибратскою чашей.

Ты сделал нас притчей во всех языках.
Позор наш во всякие дни предо мною.
И каждую ночь он стучится в висках
И по дому крадется тенью слепою.

Все это нагрянуло бурей на нас,
И мы потерялись в земном бездорожье.
Нам души забила б дорожная грязь,
Когда бы в них не было памяти Божьей.

Когда бы забыли мы Имя Твое,
И рукоплескали кому то другому,
То разве мы вышли б из ада сего
С любовью такою же к роду людскому?

Но нас ненавидят за Имя Христа,
Скрепляют ругательства высшей печатью
И входят со смехом в святые дома,
Молящихся там находя для распятья.

За что нам такая жестокая месть?
За что нам такие великие плачи?
Неужто врагам нашим нечего есть,
И мы от них хлеб по запазухам прячем?

О, Господи, прежние дни помяни,
Воздай нам за скорби святой благодатью,
Тогда мы поднимем знамена свои
С двуглавым орлом и Христовым Распятьем.

*****

Услышь, Боже, вопль мой, внемли молитве моей!

(Псалом 60)

О, Боже, Ты выслушай вопли мои –
Их больше не слышал никто.
Молитве моей стихотворной внемли,
Коль мне вдохновенье дано.

От самого дна океанских глубин,
Из пропасти самой ночной,
Где эха уж нет, и живу я один,
Взываю я рифмой простой.

Когда разгорюется сердце мое,
Воздвигни меня на скалу,
На гору, на камень, на что-то еще,
Куда мне не влезть самому.

С Тобой становлюсь я, как тот исполин,
Что держит все небо плечом,
С Тобой я взлетаю орлом молодым,
Туман рассекая крылом.

Услышал Ты, Боже, обеты мои
И мне возвестил в тишине,
Что дал мне в наследие петь о любви,
О грустной моей стороне.

И Ты приложи к удивительным дням
Еще удивительней дни
И слишком короткие жизни певцам
Хотя б после смерти продли.

И я буду Имени петь Твоему,
Пока на земле моя тень,
И буду тянуться губами к кресту
В воскресный и праздничный день.

*****

Только в Боге успокаивается душа моя; от Него спасение мое.

(Псалом 61)

Сколько б мир я ни пел и ни славил,
Если что, он забудет меня.
Потому, против нынешних правил,
Уповаю на Господа я.

И на что мне в делах опереться,
Коли все будет пепел и прах,
А бессмертье живет по соседству
В неуклюжих библейских словах.

Утвердиться на чем вдохновенью? –
Неустройство кругом и разбой.
Лишь на время церковное пенье
Мне дарует блаженный покой.

Что ж, братишки, лукавым законом
Вы насели на плечи мои
И наводите с милым поклоном
Мои мысли на омут петли.

Хотя всякий поэт – недотрога,
И с ним сладить до смеха легко,
Но пока не оставлен я Богом,
Устою против мира сего.

И народ я просить не устану,
Очищать от лукавства сердца.
И чтоб было меж нас без обмана,
Начинать обещаю с себя.

Бог сказал – и услышал я дважды –
Что для каждого – суд по делам.
Когда умер отец и однажды,
Когда к смерти готовился сам.

*****

Как благ Бог к Израилю, к чистым сердцем!

(Псалом 72)

Содрогнулось вчера, было, сердце мое,
И во всем разуверилась, было, душа –
Я увидел безпечных лихое житье
И опять позавидовал им за глаза.

Никогда не тревожат их скорби и плач,
Им до смерти величье и дерзость даны,
Веселит их собрание яркий кумач,
Когда людям полшага еще до беды.

Откровенно, без страха лукавят всегда,
Затаенные помыслы пряча свои,
А когда издеваться начнут свысока,
То слова их подобны фонтану воды.

К небесам подниматься бы этой струе,
И сверкая на солнце, и радуя глаз,
Но она припадает к могучей земле
И развозит повсюду болотную грязь.

И народ, замутив по лесам родники,
Эту воду мертвящую с жадностью пьет,
Говорит: «Как несведущи были отцы,
Уверяя, что Бог нам бессмертье дает».

И вот эти лукавые ростовщики
Благоденствие славят превыше всего.
Так напрасно я что ли учился любви,
Очищая от мерзости сердце свое?

Так напрасно я что ли по долгим ночам
Наизнанку судьбу выворачивал всю
И себя же метал по горячим щекам,
И от совести прятался в темном углу?

Я бы стал перед прошлым земли виноват,
Если б так рассуждая, сварливость обрел
И не мог ничего я на свете понять…
И, скитаясь, по случаю в церковь вошел.

Я увидел, о Боже, конец этой лжи.
Я воспел на коленях величье Твое.
Так пускай погадают о судьбах земли,
Все равно Ты однажды осудишь ее.

*****

Для чего, Боже, отринул нас навсегда?
возгорелся гнев Твой на овец пажити Твоей?

(Псалом 73)

Что же мы сделали, Боже, не так?
Что же мы забыли себе на беду?
Ты отвернулся, и всякий пустяк
Стал обращаться в лихую нужду.

Вспомни заслугу нам прежних князей,
В чине монашеском принявших смерть,
Вспомни сияние русских церквей,
Что оглашали по праздникам твердь.

И вместе с нами пройдись по земле,
С нами развалины наши оплачь.
Видишь - отметины пуль на стене,
Камень замшелый от крови горяч.

Слышишь, как зычно вопит воронье
Рядом с могилами наших святых,
Как разбивают Распятье Твое,
Каменных знаков наставив своих?

Мы затвердили навечно урок
С гидрой ужасной и правым мечом,
Слишком кроваво он землю иссек,
Слишком отчаянным слышался стон.

Разом хотелось им все разнести,
Чтоб воцарились лишь пепел и страх…
И опустели тогда алтари,
И запылали иконы в кострах.

Боже, знамений не видит никто,
Нет и пророка, чтоб душам прозреть.
С нами не стало теперь никого,
Кто бы сказал, долго ль это терпеть.

Боже, Вселенную Ты утвердил,
Солнце поставил в знамение нам,
Вспомни, кто Имя Твое поносил,
Кто наших братьев душил по углам.

Что же мы сделали, Боже, не так?
Что же мы забыли себе на беду?
Ты отвернулся, и всякий пустяк
Стал обращаться в лихую нужду...

***

Внимай, народ мой, закону моему,
приклоните ухо ваше к словам уст моих.

(Псалом 77)

Вы послушайте-ка, люди православные,
Речь мою былинную гуслярскую,
Приклоните головы могучие
Да постойте с думой, думой долгою.
И простому люду и бояринам,
И князьям, и Божиим служителям
Расскажу гадания из древности,
Помяну о прежнем малой присказкой.
Лишь уста, бывает, учат мудрости,
И порой лишь сердце нам советует,
Потому напевами забытыми
Думы свои ведаю глубокие.

А внучатам нашим, новой поросли,
Продолженью рода христианского,
О делах и заповедях Божиих,
О чудесных храмах, о кудесниках
Наскажу под гусельки с три короба,
Чтобы передали, когда вырастут,
И своим плаксивым непослушникам
И пересказали строго-настрого
Ограждать себя святой молитвою,
Да не забывать заветов дедовских;
И не быть, как племя басурманское,
Что с душой упорной и мятежною,
С сердцем непокойным и неверным
Хвастает делами сатанинскими.

*****

Боже! язычники пришли в наследие Твое;
осквернили святый храм Твой, Иерусалим превратили в развалины;

(Псалом 78)

Пришлые, Боже, в наследье вошли.
В святилища, как в кладовые вступили
И город великий, столицу земли,
В хранилище снеди людской обратили.

На век ублажили они воронье,
Кормя его вволю глазами людскими,
И было довольно земное зверье,
Питаясь по норам телами святыми.

И так полюбилась им наша земля,
Что воду они перепутали с кровью,
И долгое время горчило слегка
Зерно, напоенное этой любовью.

Мы стали посмешищем мира всего,
Молчим и глаза свои в сторону прячем.
Но сколько же, Господи, сердце Твое,
Еще не услышит сыновьего плача?

Сколько еще отплатить мы должны
В счет прегрешений хмельного отцовства?
Мы уж и так, как пригоршня золы,
Ветром которая в поле несется.

Чтоб не твердили нам: где же ваш Бог? –
Сам отомсти этим скаредным пришлым,
Только б увидеть униженный мог,
Только б сумел погребенный услышать.

Пусть содрогнется пред Господом твердь
От всех воздыханий, прошедших безвестно,
Тогда, может, нас, обреченных на смерть,
Спасешь Ты невидимо Духом чудесным.

*****

Господи! услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе.

(Псалом 101)

Научи меня, Боже,
Ушедшие годы считать.
Может, стану тогда я
Хотя бы немного умней.
А то буду до смерти
Унылые песни слагать
О земле, о любви,
О судьбе бесприютной своей.

Мне мечталось по жизни пройти
С беспокойно горящей душой,
Освещая пути,
Зажигая умы и сердца,
Но душа, обгорая,
Рассыпалась теплой золой,
И былое куда-то исчезло,
Как дым от костра.

И теперь вот я мыслями разными,
Словно чумой, заражен,
Забываю о хлебе
И сыт я печалью одной.
Мне осталось к старухе с косою
Идти на поклон,
Чтоб под корень меня резанула
Как стебель сухой.

День зачем мне,
Когда при сияньи его
Я отчетливей вижу
Развалины наших святынь.
Ни к чему мне и ночь –
Я уснуть не могу все равно,
Словно ворон на кровле,
Сижу у лампады один.

Так зачем же Ты, Боже,
Мне радость познанья дарил,
Подавал вдохновенье
По прихоти глупой моей,
Коль теперь я жалею,
Что денег совсем не скопил
И не добыл почета себе
И хвалебных речей.

Пощади меня, Господи мой,
Ибо время прошло,
Ибо даже лукавые
Стали грехи вспоминать –
Воздыхают о прошлом,
Развалины ценят его…
Научи меня, Боже,
Ушедшие годы считать.

*****

Господи! Ты испытал меня и знаешь.

(Псалом 138)

Ты испытал меня, Боже, и знаешь,
Ведаешь все, недоступное мне.
Часто, наверно, сомненье прощаешь,
Видно которое только Тебе.

Пусть я шатаюсь по свету тревожно,
Пусть укрываюсь в домашнем углу,
Ты обнимаешь меня, словно воздух,
Руку в скорбях предлагая Свою.

Знаю – когда мной слагаются песни,
Нет еще слова на чистом листе.
Ты его видишь прозреньем чудесным,
В сердце влагая настойчиво мне.

Сколько я рылся на кладбищах книжных,
Сколько я дум передумал в себе,
Все ж, не сумев вдохновенья постигнуть,
В церковь пошел помолиться Тебе.

Дивен мне разум небесного свода,
Дивно свеченье далекой звезды.
Видел я край совершенства земного –
Слово же Божье обширней земли.

Где от души мне своей затаиться?
Где не настигнут раздумья меня?
Я по Вселенной промчался как птица –
Места такого не знает она.

Если скажу: «Может, тьма меня скроет,
Будет мне ночь непреступной стеной», -
Сердце тотчас заскулит и завоет,
Ночь освещая тоскою грудной.

Дивно я создан Божественным Словом:
Будто бы соткан из ткани земли
С замысловатым телесным узором,
С тайным до времени светом внутри.

Боже, меня испытай. И поведай,
Что притаилось за словом моим.
С книгой тогда я оставлю беседы,
Духом начну обучаться Святым.

*****

Еще вчера я видел вас,
Еще вчера вел с вами речи,
И вдруг настал мой смертный час
И прекратил былые встречи.

Придите ж, добрые мои,
Меня почтите пред прощаньем
Последним знаменьем любви,
Последним братским целованьем.

Уже я с вами не сойдусь,
Не перемолвлю больше слова –
На суд ко Господу стремлюсь,
Где нет пристрастия земного.

Там и слуга, и властелин,
Богач и нищий, царь и воин,
Там все равны, там суд один,
И каждый ждет, чего достоин.

Дела, дела одни тогда,
Нам участь вечную устроят –
Или прославят навсегда,
Или стыдом навек покроют...

*****

Страх Господень и чист и отважен -
Пребывает во век, на века.
Он об истине людям подскажет,
Потому и оправдан всегда.

Суд его вожделеннее злата,
Вожделенней бесценных камней,
Слаще самых янтарнейших капель,
Что сочатся из ульев щелей.

Этим всем охраняется раб Твой,
Этим всем возродиться бы смог.
В соблюденье завещанной правды
Есть награды великий залог.

Кто усмотрит вину прегрешений,
Кто проникнет в себя до конца.
Ты от тайных моих помышлений
Удержи и очисти меня.

Отведи хоть на время напасти,
Чтоб они не вредили бы мне,
Я забуду беспечные страсти,
Непорочность воздвигну в душе.

И пусть будут слова мои честны,
Мои мысли чисты пред Тобой.
Ты, Господь, основание песням,
Ты, Господь, Избавитель людской.

Псалом 18

О Божественной славе повсюду
Проповедуют неба глаза,
О свершениях Господа людям
Откровенно вещает земля.

И не зная ни сна, ни покоя,
День ко дню передаст все дела.
И ночь ночи, под звездами стоя,
Перескажет, что было вчера.

Нет таких языков и наречий,
Где не помнился голос бы их,
Всюду слышатся звездные речи
И пылающий солнечный стих.

Над землей всей идет их звучанье,
До пределов вселенной оно.
И поставил Господь в назиданье
В лике солнца жилище Свое.

И выходит оно, женихаясь, —
Покидает свой брачный чертог.
Исполинскою силой играясь,
Веселится на шири высот.

Оно выйдет из дали небесной
И, прошествовав, в даль забредет,
И ничто не сокрыто завесой
От его теплоты и щедрот.

Совершенен закон и безмерен,
Коим Бог обновляет людей,
И в своих откровениях верен,
Коль мудрейшими ставит детей.

Повеления Господа правы,
Веселят они правдой сердца
И, как будто лечебные травы,
Исцеляют людские глаза.

*****

Засмейтесь – больше не могу
О жизни рассуждать беспечно,
К любой иконе подойду
Грошовую поставлю свечку.

Старинный золотой оклад,
Глаза закрывши, поцелую,
Из слов, пришедших невпопад,
Молитву сочиню простую.

И ничего, что я стою,
Запуган собственною речью.
К другой иконе подойду,
Еще одну поставлю свечку.

*****

За год беспечного мытарства
Я повзрослел как будто вдруг:
Не пил новейшие лекарства,
А просто посмотрел вокруг.

Я повзрослел. И не годами,
А невещественной душой
За всех, кто правду чтит устами,
А сердце затворил молвой.

За всех, бегущих без оглядки
И правых лишь от слепоты,
За всех, не побывавших в схватке
И не любивших соль земли…

Как все не по-житейски быстро
Насело на громаду плеч...
Что ж, говорили, я плечистый, -
Да и к чему себя беречь?

*****

Как приблизится время цветенья
Золотистой осенней листвы,
Так приходит ко мне вдохновенье
Из далекой лесной стороны.

Оно по утру в город заходит
С хороводом ветров и дождей
И меня без ошибки находит
Среди полчищ машин и людей.

Если в шумном метро я кочую,
То оно золотистой стрелой
Проникает сквозь толщу земную
И становится рядом со мной.

И такое с душой сотворится,
Что сказать — не поверит никто.
Мне завидуют вольные птицы
За сиянье и легкость ее.

Я тогда становлюсь на мгновенье
Не от мира сего молчуном,
А бесплотных стихов сочиненье -
Служит хлебом тогда и питьем.

И тогда ничего мне не стоит
Бросить всё и уйти в монастырь,
И упрятать в келейном покое,
Как в ларце, поднебесную ширь.

*****

Когда уйдет дневной житейский страх,
И вечер тишиною приголубит,
Сижу на лавке по уши в мечтах
И вижу только осень золотую.

И вечером не меркнет блеск у ней -
Все кажется при лунном ярком свете:
Березы набросали у камней
Злаченые шуршащие монеты.

И чтобы не нагрянул ветер злой,
Не кинул их на лужи грязным сором,
Медведица, как пес сторожевой,
Застыла над детсадовским забором.

И к сердцу тишина меня ведет,
А ночь — к неизъяснимому началу,
И вижу, как без солнца и без звезд
Земля когда-то мрачною стояла.

И видится день первый бытия:
Земля была безвидной и пустою,
И с бездной различалась только тьма,
И Дух один носился над водою.

Земля не потому была темней,
Что не было тогда ни дня, ни ночи,
А просто не желтел еще на ней
Березовый узорчатый листочек.

Осенние волны

Глаза сдружились с белым потолком,
И ветви рук срослись за головой.
Уж сорок дней и снегом, и дождем
Осенний дух сражается с землей.

Закрыть глаза - и вспомнится легко
Осенний запах кленов и берез.
А тут все льет и льет вода в окно,
Да воет за стеной соседский пес.

На землю рассердились небеса -
Неважно им, какой сегодня век.
Как старый Ной, оглядываю я
К спасенью предназначенный ковчег.

Готовиться к потопу срок пришел.
И я затих, припомнил все грехи.
Поскрипывает мой дощатый пол,
Наверно, не доплыть мне до зимы.

Но, может быть, осеннею землей
И этот пересилится потоп,
И белый голубь утренней порой
Оливковую ветвь мне принесет.

*****

Когда другого я пойму
Чуть больше, чем наполовину,
Когда земному бытию
Добуду вескую причину,

Когда все тяжкие грехи
Я совершу в беспечной жизни
И подскажу, куда идти
Моей заплаканной отчизне;

Когда необходимым вам
Покажется мой стих невнятный,
А время по любым часам
Настроится на ход обратный,

Я вдруг всецело проживу
Мгновенье вольного покоя
И как-то радостно умру
На людном перекрестке - стоя.

О кресте могильном

А где-то, я и сам не знаю где,
Но где-то все на этой же земле
Стоит одна высокая сосна
И думает ночами про меня.

И что-то, правда, сам не знаю что,
Но что-то очень важное одно
Она мне все пытается сказать,
Да веткой нелегко меня достать.

И отчего не знаю, по стволу,
Похожая на женскую слезу,
Стекает молчаливая смола
И каплей застывает янтаря.

И где-то на сосновой той коре,
К которой прикоснулся я во сне,
Виднеются белесые рубцы,
То высеклись объятия мои.

***

Та ночь из всех ночей одна.
В ней все и сказочно, и просто:
Деревья, звезды и снега,
Дорога, церковь у погоста.

Там говорят, что с нами Бог
Вдыхает этот холод плотный
И слышит, как ночной чертог
Скрипит под яростной походкой.

Там говорят, что с нами Бог
Глядит, как месяц озорует,
Как он склонил заздравный рог,
И с неба влагу льет живую.

Оглянешься: ночь говорит.
И так Его увидишь рядом,
Что будешь щеки растирать,
Не веря собственному взгляду.

А рядом уж не шумный двор,
Не деревенские задворки,
Где сторож древний до сих пор
Дымит закрутками махорки.

Пустынный край увенчан весь
Снегами и звездой январской.
Не уголок, а сердце здесь
Притихшего земного царства.

Такая ночь коснется глаз,
К чему-то сделает причастным,
И подойдет хотя б на час
Куда-то близко-близко счастье.

«В начале было Слово…»

Посвящается отцу Рафаилу

Впервые плачу. Кто понять бы мог?
Кто эти слезы сделал бы словами?
Что значит: жить, всегда идти вперед,
Когда я всё оставил за плечами?

Kaк отойти от запертой двери
И как не целовать теперь порога,
Когда отсюда только увести, а не впустит
Могли бы все дороги.

Я видел то, что потерял навек,
Блаженны те, кому потом расскажут,
Они уж могут верить или нет
И скинуть с сердца горькую поклажу.

А первому как быть: я видел свет,
И тьма его не свергла, не объяла.
И как смогу, пусть через сотни лет,
Сказать себе, что это показалось,

За все я сам впервые виноват,
Пусть выплакать я буду это в силах,
Пусть не по капле, пусть как водопад,
Все горе из души на землю хлынет.

На время пусть заглушит боль во мне,
Чтоб я не знал, что эти слезы значат,
Чтоб я как пес, тоскуя в темноте,
Хотя бы солнцу радоваться начал.

Но нет, в ладонь уткну лицо.
Как жаль, что я чего-то не предвижу.
Пойму, взглянув назад через плечо,
Что гордостью до праха я унижен.

Другому мою скорбь не передать,
Она в душе как долгий жгучий ветер,
И мне с коленей, кажется, не встать,
И щеки в кровь истерли слезы эти.

И что теперь: лишь он помочь бы мог,
Он горечь сердца вырвал бы с корнями,
Что значит: жить, всегда идти вперед -
Когда я все оставил за плечами?

*****

Что необходимо, чтоб поверили
В слово, столь простое для меня,
Ведь линейкой правду не измерили
И порой бываю прав и я.

Чтобы научить друзей-соперников,
Как и что им нужно доказать.
Коли теорем из чувств не делают,
Рвется их логическая связь.

Чтоб прониклись тем же и послушали,
Может, из таланта сделать бич,
Философским камнем оглоушить их
Или славой голову вскружить,

Или предложить такой невнятный
Что-нибудь на что-нибудь обмен,
Или, наконец, закончить дракой
Эту мозговую канитель.

Как же согласиться нам друг с другом
И составить что-нибудь одно,
Чтобы не бродили мысли кругом,
С драк перебиваясь на нытьё.

Не слыхать в раздумиях приплода,
Не видать и в сторону следа.
Может, это только на сегодня,
Может, так случается пока…

Помню лишь, в час головного зноя
Иов говорил, оправдываясь зря:
«Вы за меня вступитесь пред собою -
Иначе кто ж порукой за меня…»

*****

События выстроив без спешки по порядку,
Стихал последний перед Пасхою четверг,
Ночь затушила чернотой остатки
закатного костра, и день померк.

И город будто в тишине пригнулся
И сгорбленным пред звездами предстал,
Ввысь башнями и стенами тянулся
Луной облитый иудейский храм.

Он опасался скорого навета,
И дом, где Пасху есть они могли.
Велел найти двоим лишь по приметам:
Прохожий у ворот, кувшин воды.

Все шло размеренно, как будто и случайно
Нашлись и устланная горница и стол,
И переплелся вечер с вечной тайной...
С двенадцатью Он тихо в дом вошел...

И было таинство дано в воспоминанье:
Чаша вина, ломанный хлеб для них,
Чтоб каждый в предрекаемых скитаниях
Не забывал, Чей стал он ученик.

Понять все не могли, как ни старались,
И лишь надеялись: придет заветный час.
От странных слов вдруг споры разгорались:
Кто больше и зачем так мало нас.

Он подождал, когда гам прекратиться,
Сказал: «Симон, се сатана просил,
Чтоб сеять вас повсюду, как пшеницу,
Я ж о тебе молитвы возносил».

*****

Крапива выше меня ростом
Растет у стен монастыря.
Лишь на заброшенном погосте
Так буйно всходят семена.

Лишь на местах минувшей славы,
Среди стареющих святынь
Такие вырастают травы...
Крапива да еще полынь.

*****

Отцу Рафаилу

Нашёл бы я тяжёлые слова
О жизни, о холодности могилы,
И речь моя была бы так горька,
Что не сказал бы я и половины.

Но хочется поплакать в тишине
И выйти в мир со светлыми глазами.
Кто молнией промчался по земле,
Тот светом облечён под небесами.

*****

Когда душа скорбит смертельно
И вас нет рядом никого,
Так тяжелеет крест нательный,
Что чуть живой ношу его.

Тогда я, немощный и сирый,
Хотя мне нет и тридцати,
Листаю маленькую книгу,
Ищу в ней средство от тоски.

А в ней — однажды муж почтенный
Спокойно шел домой с полей,
И вдруг – навстречу Бог согбенный
С последней ношею Своей.

Позора крест несет на гору,
То падает, то вновь встает,
Мешая кровь с дорожным сором,
И не винит ни в чем народ.

Так страшен был тот путь изгнанья,
Что муж пред Ним склонил главу.
Заметил стражник состраданье
И крест вручил нести ему.

И он понес. Но на подъеме
Упал - и встать уже не смог...
Очнулся он при страшном громе,
Когда распятый умер Бог.

И все, что вспомнил он о жизни,
Что стало самым дорогим, —
Тот путь плевков и укоризны,
Когда Господь был рядом с ним.

А я? Что мне на ум приходит,
Когда сбивает с ног тоска?
Деревня дальнего прихода
И ночь Христова Рождества.

*****

Какая житейская сладость
Печаль не скрывает в себе?
Какая безмерная радость
Как сон не проходит в душе?

И нет ничего без ущерба,
Все тень от небесных красот.
Все ждет воскресенья из мертвых,
Христа-Утешителя ждет.

*****

Лик луны был светел и лучист,
В монастырь пришел ночной покой.
Вдруг какой-то местный гармонист
Надавил на клавиши рукой.

Был его напев знаком и прост,
И любовь такая в нем была,
Что оставил я полночный пост,
Вышел из ворот монастыря.

Встал я посреди тропы пустой,
И глаза мне слезы обожгли.
Боже, как похож на голос Твои
Этот одинокий зов любви.

*****

Пришел Иосиф с Никодимом,
Когда надежда умерла
И Матерь плакала над Сыном
У основания Креста.

Не за величием и властью
Они спешили ко Христу,
Пришли свое оплакать счастье,
Что скрыла тьма в шестом часу.

Его и так уж было мало,
Сокрытого от злобных глаз.
И ныне плащаница покрывала,
Пророчествуя погребенья час.

Но раздралась завеса в церкви,
Завеса их сердечных мук.
И плакали они над мертвым,
Смывая кровь с Пречистых рук.

*****

Я не сделаю ярких открытий,
Не смогу возбудить интерес.
Я жалею мальчишек избитых
И люблю увядающий лес.

***

І

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел под стать тебе
Самозабвенными псалмами.

Вложи, святый, в мои уста
Язык твоих смиренных песен,
Язык, вмещающий слова,
Которым мир бывает тесен.

Дай мне твои слова, Давид.
Они сродни душе скорбящей,
Как солнца огненного вид
Сродни кадильнице горящей.

Что принесу и что воздам
Тебе, смиренная обитель,
Твоим могилам и крестам,
Которым ныне я служитель?

Псалмы и песни принесу
Тебе, блаженная пустыня.
Спасенья Чашу прииму
И призову Господне имя.

ІІ

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел во след тебе
Самозабвенными псалмами.

Что мне искусство и стихи,
Что дар нежданный вдохновенья,
Когда душа полным-полна
Одной строкою псалмопенья?

Чти принесу и что воздам
Тебе, старинная обитель,
Твоим могилам и крестам,
Которым ныне я служитель?

Душа тебе уж отдана.
Приими и тело, коль захочешь.
Приими все то, чем от Творца,
От Бога наделен средь прочих.

Поклон сыновний положу
Тебе, блаженная пустыня.
Спасенья Чашу прииму
И призову Господне имя.

ІІІ

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел под стать тебе
Самозабвенными псалмами.

Скудны чернила и перо!
И рифмы тщетны вдохновенья.
Давид, дай пение твое,
Пропеть о самом сокровенном.

Дай мне твои слова, Давид,
Они сродни душе скорбящей!
Так солнца огненного вид
Слегка сродни свече горящей.

И хладен стих мой вдохновенный.
Дай сердца голос сокрушенный.

ІV

Что взялся, инок, за стихи,
Или тебе псалтири мало?
Или Евангельской строки
Для слез горячих не достало?

Иль голос тишины ночной
Не внятен стал душе смятенной?
Или не сладок стал покой
Молитвы долу преклоненной?

Не знаю я, зачем слова
Из сердца вылились стихами,
Ведь наполнял его не я
И благодатью, и слезами.

“Боже, спаси мою Родину…”

Боже, спаси мою Родину милую,
Дай ей в великое сердце вожатые,
Вооружи ее мирною силою,
Нивы хлебами покрой ее сжатые.

Реки ее напои из небесного,
Море лазурного влагою чистою,
В дебри спаленного края безлестного
Ветром сосну занеси золотистую,

Долго родную безвинного кровавили,
Скорбно кресты поднялись по окраинам,
Сгибли ее льненокудрые Авели,
Смерти закон созидается Каином,

Но до конца ее край не расхитили,
Целы сокровище Богу угодного,
Знать от беды защитили святители,
Светлые кладези моря народного.

Знать матерей безутешных моления,
Слезы горующие, стоны сердечные,
Ночь донесла в неземные селения.
Верить в щедроты Твои бе с конечные,

Глянул с Престола Ты вниз на Вселенную
Землю увидел горошину малую,
Русь, государство – вдовицу смиренную,
Ризу смирягу от крови всю алую.

Сжалился, Ты, над страданьями крестными,
Счастья росток посадил над могилою,
Боже, овей ее снами чудесными,
Боже, утешь мою Родину, милую…

Святая Русь

Святая Русь не вынесла удела
И разрешилась бременем скорбей,
Акафистом любви себя отпела
За веру, за отечество, царей.

За синь озер, за ветров вдохновенья,
За милости призвавшего Творца,
За сладкое молитвы упоенье
В глуши лесной монаха чернеца.

За светлую печаль икон венчальных,
За буйство трав и кротость мудрецов,
За звон колоколов своих прощальных
И вечную любовь святых отцов.

О, Русь, судьбы моей причина,
Своих детей терзающая мать,
Святая Русь надежда и кончина,
Слепая Русь помчавшаяся вспять.

Тебя обманутую, жалко, и дорогую,
Тебя отпетую в который раз,
Раздетую, разутую, глухую и немую,
Стреляют, мучают, кидают в грязь.

О, Русь, моя стань Вышнему невеста,
Взойди на Крест обителью любви,
И там на нем в молитве за нас грешных
С Невестой Неневестной отмоли.

Святая Русь не вынесла удела
И разрешилась бременем скорбей,
Акафистом любви себя отпела
За веру, за отечество, царей…

Россия

Мать Россия древняя седая,
Как благословить судьбу твою?
Радуются недруги – терзая
Православной веры чистоту.

Злые тени кружат над тобою,
Век за веком в пляске роковой
Силы тьмы проходят пьяным строем:
Лжепророки, демоны, разбой.

Смерть святых, порушенные храмы,
Слезы вдов и нищенство сирот,
Вновь и вновь тебя толкают в яму
Как убийцу в каторжный острог.

Но стоишь на зависть ты злодеям,
Вера православная крепка.
Русь огнем горит, не дымом тлеет
Сея слово Божие в сердцах.

И на век с Россией наши души,
Мы едины ныне и во век
Праведную веру не заглушат,
Не затмят святых пророков свет.

Мать Россия древняя седая,
Как благословить судьбу твою?
Радуются недруги – терзая
Православной веры чистоту.

Добавьте свой комментарий...