"В Царстве Вечного Добра
Нет ни завтра, ни вчера…"
Один из лучших православных поэтов ХХ века.
Родился в Москве в семье учителя правоведения, выходца из старинного купеческого рода. Окончил Московскую Императорскую академию коммерческих наук, в годы первой мировой войны добровольцем поступил в Алексеевское пехотное училище. В гражданскую воевал в кавалерии у Деникина, в 1919 вернулся в Москву, где провел несколько месяцев в тюрьме. Работал экономистом.
В 1938 по обвинению в переписке с иностранной подданной (сестрой Анной) осужден на 10 лет и отправлен в колымские лагеря. Освободившись в 1948, Солодовников остался на Колыме как вольнонаемный и работал в детском саду. Вернулся в Москву после реабилитации в апр. 1956; уже на пенсии нередко выступал в роли затейника на детских праздниках и елках.
Талант его был многогранен: он был прекрасным актером, писал маслом и акварелью, владел языками, занимался археологическими и историческими исследованиями. Стихи Солодовников писал с юношеского возраста и до конца своих дней. Собрал их в сборники «Кольцо» (1961), «Слава Богу за все» (1964), «Дорога жизни» (1971). Стихотворения Солодовникова, распространяемые в списках, приобрели большую популярность в православной среде. Творчество Солодовникова глубоко религиозно. Но это не отвлеченная мистика. Вся его поэзия озарена светом русского Православия. «Вера в Бога и жизнь по этой вере — вот аксиологическая основа его творчества. Поэзия Солодовникова… отмечена необычайной внутренней духовной красотой. Образы евангельских идеалов... верность родной земле и народу живут в его поэтическом сборнике “Слава Богу за все!”» (Н. Соколов).
Поэзия Солодовникова автобиографична: это поэтический документ чудом выжившего узника. «Солодовников прошел тернистый путь, сохранив в себе живую душу и высокое человеческое достоинство, и он поет своим творчеством гимн Богу за все ниспосланное» (Н. Соколов).
Цикл «Тюрьма», в который входят стихотворения 1919—56, наполняет доверие Отцу и принятие Его спасительной воли («Всякий огнем осолится». / «Имейте соль в себе... / Не огнь ли — моя темница, / Не соль ли — в моей судьбе?»). В отличие от многих произведений «лагерной» тематики, в стихах Солодовникова нет ни озлобленности, ни страха, ни жалоб, ни попыток пробудить сострадание к собственной личности. Напротив, основной мотив Солодовникова — благодарение: «Запоры крепкие, — спасибо! / Спасибо, лезвие штыка! / Такую мудрость дать могли бы / Мне только долгие века»; («Как дерево в саду, Ты подстригал меня…»; «Как Ты решаешь, так и надо. / Любою болью уязви»).
В сборниках стихотворения распределены по тематическим циклам: «Единому», «Пречистой», «В храме», «Москва», «Житейское море», «Люди», «Природа».
Солодовников продолжает древнюю библейскую традицию: сотворение псалмов и гимнов, воздающих хвалу Творцу мироздания («Единому», «Благодарение»), в красоте тварного мира открывающих бессмертную первозданную красоту Божества, («И в старину, и вчера и сегодня / Наша земля — это риза Господня» («Риза Господня»). Наряду с развернутыми гимнами встречаются и лирические миниатюры, отточенные по стилю и емкие по смыслу, вбирающие смыслы евангельских образов: «Чистая дева Мария, / Всем печальница грешным Ты, / Пошли мне не мудрость змия, / Но детский талант простоты».
Емкое философское осмысление человеческой жизни — в цикле «Две заутрени», где сопоставлены стихотворения 1914 и 1960. На склоне лет все сильней надежда на встречу с родными в жизни иной: «За возносящимися дымами, / В сиянии паникадил / Мне мнится — полон храм любимыми, / Которых я похоронил».
Немало стихов Солодовникова посвящены теме научно-технического прогресса («Атомный век», «Человек на Луне», «Кибернетики дары»), одну из опасностей которого поэт видит в близкой реальности тотального контроля над человеческими массами («Вражья сила»). Стихотворение «Смотря на детей» вписывается в спор «физиков» и «лириков» 1960-х годов, внося в него вертикальное, религиозное измерение: мечты о том, что «космос» и «атом» принесут людям ослепительное счастье — не более чем обольщенье. Герой стихотворения, некогда «доверчивый мальчик», лишь на пороге смерти осознает, что жизнь — «это к Вечности приготовленье», что он не успел собрать «богатства другие — сокровища сердца».
Поэзия Солодовникова, принадлежа к искусству духовному, строится на иных этико-эстетических принципах, нежели современная светская культура. Ценностная ориентация художника — стяжание Духа Святого — и в жизни, и слове определяет специфику творчества. Строка из молитвы или Писания преобразует поэтическую художественную ткань, порождая жанр литературной молитвы, хорошо известный в классической русской поэзии. «Опорные строки» из молитв (как, напр., «Ни лобзания Ти дам, яко Иуда» из одноименного стихотворения) одухотворяют речевую ткань стиха, при этом происходит «сращение собственно духовного образа с поэтическим», и в этом отличие Солодовникова от др. поэтов религиозной тематики. Если, напр., «сосредоточенный на собственных постижениях области духовной, лирический герой Б. Пастернака за своими ощущениями рискует не увидеть само явление или увидеть его в искаженном виде», то центром поэтической системы Солодовникова «становится не экстатический поток переживаний по поводу религиозного образа, но в первую очередь сам образ, диктующий законы духовной жизни человеческой душе» (Т. И. Меркулова). Установка Солодовникова не на рассудочность, но на причастность Истине и Жизни выражена, напр., в строках: «Молитва — не от рассужденья, / А от восхищенья» («Мед Бытия»); «Уж я не бьюсь в сетях словесных, / Ища причин добру и злу, / Но чую близость тайн чудесных, / И только верю и люблю» (цикл «Тюрьма»). Доверчивость, открытость души поэта читателю вызывает щемящее чувство сопереживания. Позиция поэта — не «творец», эстетизирующий действительность, конструирущий свой собственный мир, но свидетель и участник ежечасного чуда преображения мироздания благодатью Божией.
Любомудров А.
*****
Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведешь на свет и радость
Путями скорби и любви.
Сквозь невозвратные утраты,
Сквозь дуновенье черных бед
В тоске взмывает дух крылатый
И обретает в скорби свет.
Из рук Твоих любую муку
Покорно, Господи, приму.
С ребенком смертную разлуку,
Темницу, горькую суму.
И, если лягу без движенья,
Когда я буду слеп и стар,
Сподоби даже те мученья
Принять, как благодатный дар.
Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведешь во свет и радость
Путями скорби и любви.
1934
Покаяние
Глаза мои, где вы были?
Где было сердце мое?
Осколок далекой были
Вонзил в меня острие.
О, если бы темной страсти
Не отдал я чистоты,
И было бы счастье, счастье,
Со мною была бы ТЫ.
Но сердце под грудой грозной
Раскаяния и стыда,
И только слезою слезной
Растопится эта беда.
А был ведь и я ребенком,
Я мальчиком ясным был,
Смеющимся, нежным, звонким,
И вот закопался в ил.
О, если бы смылись пятна
С моей поникшей души,
Вознесся б я елью статной
В душистой лесной глуши.
Лежу я под грудой грозной
Раскаянья и стыда,
Но жаркой струею слезной
Растопится эта беда.
Непонятые намеки,
Неузнанные значки!
Горите, горите, щеки
От боли и от тоски!
О, если б воздвигнуть мертвых,
Откинув крышки гробов,
И сколько б было простертых
Живых у ног мертвецов!
Вина перед ними грозно
Совесть мою тяготит,
Но Господу все возможно
Он даже меня простит.
/1956-1959/
*****
Как дерево в саду Ты подстригал меня,
Побеги счастья все срезал, не дав развиться.
Угас ребенок мой, что был мне краше дня.
Рассыпалась семья и вот я сам в темнице.
Но я люблю Тебя, Отцовская рука,
Мне наносящая пронзительные раны.
И сердце полнит мне блаженство, не тоска.
Люблю Тебя, люблю,
и в гимнах славить стану.
Образ "Всех скорбящих"
Ты потому скорбящим радость,
Что испытала свет скорбей.
Ты не отводишь чашу яда,
Но говоришь: "Смелее пей!"
Кладешь ласкающую руку
На голову, Благая Мать,
И на врачующую муку
Идешь и нас сопровождать.
1930-е гг.
*****
Бродя во мгле, вдыхая гарь
Катастрофического века,
Как Диоген, зажгу фонарь
Искать на людях человека.
Хотя бы призрак красоты,
Хотя бы тень ума и чести,
И я поверю, что цветы
Растут на оскверненном месте.
1938-1956
*****
Святися, святися
Тюрьмой, душа моя.
Стань чище нарцисса,
Свежее ручья.
Оденься, омойся,
Пучечки трав развесь,
Как домик на Троицу
В березках весь.
Темница, чем жестче,
Суровей и темней,
Тем солнечней в роще
Души моей.
Чем яростней крики
И толще прут в окне,
Тем льнут повилики
Нежней ко мне.
/1919 - 1921/
"Всякий огнем осолится,
Имейте соль в себе..."
Не огонь ли моя темница,
Не соль ли в моей судьбе?
В огне размягчилось сердце,
Очистила душу соль.
Уловлен апостольской верой,
Забыл я неволи боль.
Воскреснет вольная птица
И в самом жалком рабе,
"Всякий огнем осолится...
Имейте соль в себе..."
/ 1920 /
*****
Решетка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Все затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие века.
Не напрягая больше слуха,
Чтоб уцелеть в тревоге дня,
Я слышу все томленье духа
С Екклезиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жесткая постель.
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но чую близость тайн чудесных,
И только верю и люблю.
/1920/
*****
Лен, голубой цветочек,
Сколько муки тебе суждено.
Мнут тебя, трепят и мочат,
Из травинки творя полотно.
Все в тебе обрекли умиранью,
Только часть уцелеть должна,
Чтобы стать драгоценною тканью,
Что бела, и тонка, и прочна.
Трепи, трепи меня, Боже!
Разминай, как зеленый лен.
Чтобы стал я судьбой своей тоже
В полотно из травы превращен.
/1938-1956/
*****
Дорожу я воспоминаньем,
Как отец меня плавать учил.
Покидал средь реки на купаньи,
Но рядом со мною плыл.
И когда я в испуге и муке
Задыхался и шел ко дну,
Отцовские сильные руки
Поднимали меня в вышину.
И теперь, когда я утопаю,
И воочию вижу конец,
Я, как мальчик тот, уповаю,
Что рядом со мной Отец.
Он вернет из любой разлуки,
Вознесет из любой глубины,
Предаюсь в Его крепкие руки,
И спокойные вижу сны.
/1938-1956/
*****
Книга жизни почти дочитана,
Нарастая, грядет финал.
Все, что мной на земле испытано
Благодарственный гимн вобрал.
Славословлю Творца и Автора
Потрясавших меня страниц.
Не могу вспоминать их наскоро,
Перед каждою падаю ниц.
Верю: Смертью не нарушается
Связь с Художником и Творцом,
В новой жизни, что занимается,
Открывается новый том.
Лишь бы только за прегрешения
Не лишиться мне дара зрения.
В годы старости не в лечении
Силься бодрости почерпнуть.
А, познав саморазрушение,
Ты молись о благословении
На безвестный надмирный путь
